Есть, правда, один человек, который бьет тревогу. Начальник автобронетанковых сил Юго-Западного фронта генерал-майор Моргунов, который пишет докладные о недопустимости непрерывных маршей механизированных корпусов. Пишет 29 июня о потере уже 30 % техники, брошенной по причине поломок и отсутствия у танкистов времени и запчастей для их ремонта. Моргунов требует остановить корпуса, дать им хотя бы осмотреть и отрегулировать технику. Но мехкорпусам останавливаться не дают. И уже 8 июля их выводят в резерв как лишившиеся боеспособности из-за утраты матчасти. Как мы помним, мехкорпус из состава 12-й армии к моменту выхода на старую границу стал пешим – вообще без боев.
К командирам 8-го и 15-го мехкорпусов претензий нет. Они в конечном итоге добрались до противника, сражение советских мехкорпусов с наступающими немцами под Дубно было. 8-й мехкорпус отметился в нем своими действиями. Проблема с несопоставимо более мощным 4-м мехкорпусом Власова, проблема с командованием 6-й армии, проблема с командованием фронта.
…Мехкорпуса в основном не воевали. Их лишили возможности действовать там, где они могли изменить ход событий, и загоняли маршами по дорогам до израсходования моторесурса техники. Причем вопреки документированным протестам начальника автобронетанковых сил фронта» [47].
Здесь надо напомнить, что 6-й армией в этот момент командовал генерал А. Музыченко, а Юго-Западным фронтом руководили командующий М. Кирпонос и начальник штаба М. Пуркаев. Особенно подозрительным для С. Покровского выглядит поведение М. Пуркаева и, само собой, А. Власова. И еще надо пояснить, что Скнилов – это место, где были сосредоточены крупнейшие военные склады.
Короче говоря, этот автор старался, но никаких прямых доказательств измены ни этих, ни других военачальников, которые причастны к неудачным действиям советских мехкорпусов, представить не смог. Все его доказательства – голая аналитика, причем не лишенная пробелов, а рассуждения – ошибок как в посылках, так и в выводах. Получается, что бабушка надвое сказала насчет измены: либо она была, либо ее не было. Однако в любом случае это не снимает ответственности с названных лиц за неудачное управление войсками. А почему они отдавали ошибочные приказы или, может быть, и верные по сути, но невовремя, невпопад, либо плохо выполняли приказы Верховного командования – это уже другой вопрос. Впрочем, в прямую измену этих и других генералов, управлявших мехкорпусами фронта, автор этих строк верит мало, а тем более в их заговор. Это было бы слишком заметно и не осталось бы без внимания особистов и Верховного командования (при их-то сверхбдительности!). Ну ладно, допустим, что своих бы провели, но какой был бы им прок от предательства без установления контактов с противником! Так где доказательства таких контактов?!
Можно спорить, был ли в сложившейся ситуации действительно целесообразен удар советских войск на Люблин. Большинство авторов впоследствии считало, что нет. Хотя не всё так однозначно, и рассуждения Покровского о том, что он совершенно правилен, тоже имеют под собой основания. Но откуда у него уверенность, что этот удар не удался потому, что его саботировали должностные лица Юго-Западного фронта? Возможно, они просто нерешительно или неумело его исполняли, а может быть, у них вообще не было больших шансов успешно выполнить этот приказ. Немцы ведь тоже были не лыком шиты. Их войска опережали в развертывании и сосредоточении нашу армию и в целом на этом направлении как минимум не уступали в силах и средствах войскам Юго-Западного фронта. Если даже в нем, к примеру, и было больше танков и самолетов, чем у противостоявшей ему немецкой группы армий, то устаревших в техническом и слабых в боевом отношении типов и конструкций, а также менее боеготовых.
Ошибки и бездействие командующих и начальников штабов, командиров соединений могли быть обусловлены скорее растерянностью, неуверенностью в себе, отсутствием опыта действий в условиях крупномасштабных военных операций, наконец, недостаточными знаниями и сообразительностью. Впрочем, А. Власов, возможно, уже тогда был, так сказать, морально-политически неустойчив, поэтому мог исподтишка, осторожно саботировать приказы вышестоящего руководства и своими решениями парализовать, во всяком случае отчасти, действия вверенного ему мехкорпуса.
Почему автор этих строк не верит, что был некий саботаж военных руководителей Юго-Западного фронта или же, скажем, их прямое предательство? Хотя, казалось бы, учитывая принятые большинством историков в качестве базовых показатели соотношения сил и средств сторон на этом направлении, основания думать об измене имеются. Ибо считается, что этот фронт намного превосходил в них противостоявшую ему немецкую группу армий «Юг», но тем не менее терпел поражения и отступал.
Итак, во-первых, представления о большом советском превосходстве в числе танков, самолетов и прочих сил и средств на этом направлении сильно преувеличены. Чему, собственно, автор и находит много доказательств в своей работе, как здесь, так и в других ее частях. А если даже и было у нас некоторое превосходство над врагом в количестве вооружения, то оно полностью нивелировалось преимуществом немцев в его качестве и степени овладения им личным составом, а также в оснащении автотранспортом, радиосвязью и другими техническими средствами. Так что, скорее всего, и на этом направлении противник имел некоторое общее количественно-качественное превосходство.
Во-вторых, немецкое командование, столкнувшись здесь с серьезным сопротивлением советских войск, стало активно вводить сюда свои резервы. А вот советское командование, напротив, из-за катастрофических поражений на Белорусском (Московском) направлении не только не давало резервов Юго-Западному фронту, но и даже перебросило отсюда часть своих войск в Белоруссию и под Смоленск.
В-третьих, на стороне немецких войск были такие объективные факторы, как тактическая внезапность вторжения, нанесение первого удара, быстрый и прочный захват стратегической инициативы, ход военных действий в соответствии со своими планами.
В-четвертых, немецкие военачальники в отличие от советских к началу этой кампании уже имели значительный опыт управления крупными массами войск в условиях современной полномасштабной войны. Ни летняя кампания 1939 года (бои на Халхин-Голе), ни зимняя кампания 1939–1940 гг. (Зимняя война), в которых ранее участвовали советские войска, не могли идти в сравнение с Польской кампанией 1939 года вермахта, не говоря уж о Французской (Западноевропейской) 1940 года. К примеру, число танков каждой из сторон во время последней из этих кампаний измерялось тысячами, в то время как в кампаниях с участием Красной армии – лишь сотнями.
Все это и предопределило успех немецкого наступления, даже на этом сравнительно благополучном для СССР направлении, и причины наших неудач здесь были прежде всего объективные. И совсем не случайно военно-политическое руководство СССР военачальникам Юго-Западного фронта доверять продолжало, в то время как военачальников Западного фронта привлекло к строгой ответственности, признав их провальные действия сдачей фронта. Наверное, Сталин, Тимошенко, Жуков, Ворошилов и прочие советские руководители лучше тогда знали ситуацию и истинную цену командующим и начальникам западных округов, чем ныне С. Покровский. В то же время сказанное не означает, что предательства в руководстве этим фронтом и его армий и корпусов и вовсе быть не могло. Но оно если и было, то сыграло явно не очень важную роль в поражениях его войск.
