Снова послышался этот же голос: «Эй, живые есть? Не бойтесь, вылезайте. Вода ушла. Мы здесь, чтобы помочь вам».
Я не шевельнулась, не издала ни звука — слишком устала и не могла говорить. Затем послышался детский голос: «Помогите! Спасите! Меня унесло водой».
Я услышала, как мужчины подошли ближе в поисках ребенка. Сама я молчала, согнувшись и обхватив колени руками.
Мужчины заметили меня, подбежали. Со мной заговорили, но я не отвечала. Мне сказали, что надо идти с ними, надо спешить, а то как бы не пришла еще одна волна. Я мотала головой и отнекивалась. «Я так измучена. Да и без своих мальчиков — куда я уйду? Вдруг они выжили? Вдруг они где-то рядом? Я не смогу бросить их здесь», — но ничего этого я не сказала вслух, не смогла. Я даже не смогла попросить этих людей поискать моих сыновей. Не смогла рассказать, что нас выбросило из джипа прямо в воду. Скажи я это им — и все сразу станет правдой.
Мужчины не могли долго ждать — им надлежало двигаться дальше. Они немного посовещались между собой. Оставлять здесь меня было нельзя. «Но мы не можем забрать ее вот так. Она же без штанов», — сказал один из них. «Что?» — подумала я.
Мужчина снял с себя рубашку и обвязал ее мне вокруг талии. Они тащили меня за собой; тело все еще оставалось тяжелым и непослушным, ноги волочились по грязи. Иногда мы по колени проваливались в липкую слизь. Несколько раз я падала в нее, и меня вытаскивали.
Под кустом лежал мужчина в одной лишь набедренной повязке. Один из спасателей подошел к нему и сразу вернулся. «Мертвый», — сказал он и назвал имя, которое я узнала. Это был рыбак; он жил в небольшой хижине на берегу, недалеко от гостиницы. Мы со Стивом иногда к нему подходили; он все пытался продать нам раковины. Мальчишки прижимали их к уху, чтобы послушать шум прибоя. Я отвернулась от этого человека, теперь неподвижно лежащего на песке. Мне никого не хотелось видеть мертвым.
Меня отвели к какому-то фургону, и мы немного проехали. Фургон остановился, и я наконец поняла, где нахожусь: у кассы при входе в национальный парк. Я хорошо знала это место. Я бывала тут тысячи раз, приезжала еще в детстве. Здесь мы покупали билеты и дожидались смотрителей, которые водили нас по заповеднику. Иногда Вик и Малли заходили в маленький музей, находящийся в том же здании. У входа в музей было два гигантских слоновьих бивня.
Здание выглядело ничуть не изменившимся. Стояло целехонькое. Никаких следов воды, никаких вывороченных деревьев. Лицо овевал сухой ветер — вполне привычный ветер.
Мужчины вытащили меня из фургона и отнесли внутрь. Я увидела знакомые лица кассиров и музейных служащих. Они смотрели на меня с тревожным сочувствием. Я отвернулась. Не хотелось, чтобы они видели меня такой — трясущейся, насквозь промокшей, полуголой.
Я присела на бетонную скамейку в музее. Это было строение со слегка облупившимися зелеными стенами и крышей, которую поддерживали деревянные стояки и распорки. Я прижала колени к груди и молча уставилась на деревья палу
[3] за окном. Неужели это было на самом деле — все то, что произошло? И была та вода? Мое измученное сознание все еще не могло разобрать, где сон, а где явь. Мне хотелось остаться в призрачном мире, в полном неведении. Поэтому я ни с кем не заговаривала. Никого ни о чем не расспрашивала. Где-то зазвонил телефон. Его никто не брал, и он все звонил и звонил… Звук был громкий, мне хотелось, чтобы он прекратился. Хотелось навсегда остаться в этом оцепенении и просто смотреть на кроны деревьев.
И все-таки меня не оставляли мысли: «А вдруг они выжили? Вдруг сюда сейчас привезут Стива и мальчиков? Может, их всех тоже нашли — ведь нашли же меня? Наверное, их привезут всех вместе, и дети будут цепляться за Стива: “Папа, папа”. Наверняка с них сорвало рубашки. Значит, будут трястись от холода. Стоит Вику поплавать в прохладной воде, и у него зуб на зуб не попадает».
Подъехал белый фургон. Из него вынесли девочку. Лицо ее было в кровоподтеках, в волосах застряли ветки. Я ее узнала: она с родителями жила в соседнем номере. «Вик и Малли будут такими же мокрыми и перепуганными. Будут ли и у них ветки в волосах? Они ведь оба были у парикмахера прямо перед отъездом из Лондона. Их стрижки…» — и на этом я потеряла мысль.
Рядом со мной на скамейке сидел мальчик лет двенадцати или чуть старше. Тот самый мальчик, что звал на помощь, когда меня нашли. Нас с ним привезли в одном фургоне. Теперь он без умолку разговаривал, то и дело срываясь на крик. Где его родители? Он хочет к родителям, они все вместе завтракали в гостинице, увидели волны, побежали, его смыло и унесло. Мальчик повторял это снова и снова, но я не обращала внимания. Я не ответила ему ни словом, ни даже взглядом, будто не замечая его присутствия.
В конце концов он расплакался. «Они умерли?» — все спрашивал он про родителей. На нем были только шорты. Он дрожал всем телом и лязгал зубами. Потом он встал и начал бродить вдоль стеклянных стендов со скелетами питонов и болотных крокодилов. Еще там было гнездо птицы-ткача, которое всегда завораживало Вика. «Гляди, Малли, оно прямо как дом. Видишь, оно даже разделено на комнаты!»
Мальчик все кружил по залу и плакал. Мне хотелось, чтобы он остановился. Кто-то принес большое полотенце и накинул ему на плечи. Он по-прежнему рыдал. Я с ним так и не заговорила, не постаралась утешить. «Да перестань ты реветь, заткнись уже. Ты выплыл только потому, что жирный. Вот почему ты выжил. Ты удержался на воде из-за жира. У Вика и Малли не было ни единого шанса. Просто заткнись», — вот о чем думала я.
Меня отправили в больницу на каком-то джипе. Водитель, чрезвычайно дерганый и встревоженный, сказал, что не знает, где его семья. Он ехал в больницу искать своих. Они оставались в гостинице, как и мы, а он с утра пораньше отправился на сафари. Ушел один. Когда пришла волна, в гостинице его не было. Водитель говорил мне это очень громко, повторяя слова о своей семье снова и снова. Я сидела рядом с ним и молчала. Меня била крупная дрожь. Я глядела прямо перед собой. По обеим сторонам дороги темнел густой лес. На дороге никого, кроме нас, не было.
На заднем сиденье джипа находился еще один человек. Я узнала его — официант из нашей гостиницы. В руке он сжимал мобильный телефон и высовывал его из окна, поднимая руку как можно выше. Причем он все время перескакивал от правого окна к левому. «Ловлю сигнал», — объяснял он. Все его телодвижения… они были невыносимы; каждый его прыжок и толчок на сиденье отдавался в моем теле. Я еле сдерживала себя и непрерывно думала об одном: «Ну почему ты не можешь просто сидеть? Сидеть тихо?» Хотелось вышвырнуть его телефон из окна.
«Может быть, они в больнице. Стив и мальчики. И даже мама с папой. Их могли уже найти и отвезти туда» — эта мысль застряла в голове, хотя я и гнала ее. Нельзя было давать волю надежде. Следует быть готовой к тому, что я их не найду. Но если бы они там были, то переживали бы за меня. Я молила про себя, чтобы джип ехал быстрее.
