– Вот, сейчас будет Азамат.
Я спешно вытираю лицо и стараюсь успокоиться. Призраки прошлого не должны омрачать настоящего и всё такое.
Из ближайшего шатра выходят Азамат с Алтонгирелом, напротив них останавливаются противники. Трибуны снова принимаются скандировать, но имени мужа я не слышу. Ладно же, сейчас исправим. Надо ведь мне куда-то эмоции стравить. Набираю побольше воздуху и принимаюсь орать, в одном ритме с остальными, но другое имя. Голос у меня громкий, зато противный, и на фоне общего басовито-мужского гула я выгодно выделяюсь. Азамат находит меня взглядом и кратко улыбается. В непосредственной близи от меня болельщики начинают обескураженно затыкаться – спорить боятся, что ли? Целитель оборачивается ко мне, смотрит недоумённо, а потом присоединяется. Где-то за спиной я различаю голос Тирбиша. Что ж, неплохо для начала. Кошусь на папашу: он отчётливо побледнел и упорно смотрит на поле, сжав губы. Так-то тебе.
Бой начинается, и я, как и в тот раз, перестаю видеть Азамата, хотя противник у него не такой шустрый. Я тереблю в руках Азаматов хом под самым подбородком, чтобы видно было, а к моему голосу присоединяется всё больше народу. Не проходит и минуты, как противник оказывается навзничь в песке, и тренер помогает ему подняться. Я перехожу уже на чистый визг, хотя и понимаю, что это была лёгкая победа. Борцы расходятся до объявления следующего. Пока ведущий излагает бесконечные титулы (а он вынужден повторить Азаматовы с начала), я тихонько кропаю маме сообщение на телефон:
Мама, пришли мне срочно резные статуэтки из прозрачного шкафчика на кухне.
Азамат выходит второй раз и примерно так же легко укладывает прошлогоднего финалиста. Ко мне уже присоединилась добрая половина болельщиков – поняли, кто в курятнике петух, я смотрю. Папаша делает вид, что его происходящее никак не касается. Ничего, погоди, скоро коснётся.
После третьего боя Азамат даже не уходит в шатёр. Стоит на поле, маску снял, медленно поворачивается, окидывая взглядом трибуны.
Ведущий откашливается, а Унгуц вдруг покатывается со смеху:
– У него уже язык отсох твоего мужа объявлять!
– Желает ли кто-нибудь, – с расстановкой начинает ведущий, – вызвать на бой...
И дальше следуют все титулы с самого начала плюс упоминание о трёх свежих победах. Самое ужасное – это что по окончании тирады никто не вызывается, и Унгуц совсем заходится от смеха, потому что ведущий вынужден повторить вопрос три раза, если никто не вызовется.
После второго на поле всё-таки выходит какой-то дядя, вот этот точно крупнее Азамата, самый настоящий Исполин.
– Ишь ты, – комментирует Унгуц, – кто пожаловал. Он ещё до Азамата Непобедимым был, только улетел наёмничать надолго. Интересно, интересно...
Целитель снова поворачивается к нам:
– Они ведь никогда не бились, правда же?
– Не-ет, – отвечает Унгуц, – Они на год разминулись.
Несчастный ведущий наконец прорубается сквозь бесконечные титулы обоих борцов и объявляет начало боя. Сперва оба стоят неподвижно, осматривают друг друга то так, то этак. Потом внезапно в центре поля возникает смерч, Алтонгирел от греха в сторонку отходит. Старейшина Унгуц следи жадными глазами, он-то, наверное, различает, что там происходит. Трибуны притихли, какое уж тут болеть.
Мутное пятно внезапно разделяется, Азамат отъезжает назад, поднимая из-под ног тучи пыли. Однако быстро тут земля просохла на солнышке. Могучий противник расставляет ноги пошире, и через секунду я уже опять ничего не различаю, а тут ещё от мамы приходит ответ, что она всё отправила, но жаждет объяснений. Подождёт.
Второй раз клубок расцепляется, когда старший Исполин слегка запутывается в ногах, но удерживается и не падает. Азамат, мне кажется, запыхался, но я прямо отсюда чувствую, как ему нравится сам процесс. Старейшина закусил кончик бороды и машинально пожёвывает.
Что происходит дальше, я не совсем понимаю, то ли на Старейшину отвлеклась, то ли ещё что, но Азамат, видимо, напал неожиданно не только для меня – и великан-противник загремел на обе лопатки в пыль.
Боже, что тут началось. Народ ринулся с трибун на поле с дикими воплями, Азамат затерялся где-то в толпе. Смотрю на Старейшину в ужасе, он только похохатывает:
– Не бойся, не разорвут. Это, деточка, признание. Ты сиди, они ещё четверть часа его поздравлять будут, а потом ещё благословение, призы, всякое прочее... можешь сходить поесть, в общем. К мужу тебе всё равно не пробиться, а в шатёр и нельзя женщинам.
Мне несколько обидно, что не могу сразу пойти Азамата поздравить, но с другой стороны... а куда это папаша линяет? Нет уж, погодите-ка.
– Я сейчас, – бросаю Старейшине и мчусь наверх, а потом на почту. Ключ от ящика Азамат мне отдал вместе со всеми личными вещами, теперь только имя отыскать... ага, вот он, А-за-ма-т, четыре буковки. В ящике меня дожидается фирменная упаковочная коробочка с почты, что около маминого дома, вся такая в ирисах. Бормол все в ней. Перебираю их ещё раз напоследок. Рыба с драконьей мордой, женщина за пяльцами, воин с мечом, кошка, ветка туберозы, мешочек, распираемый изнутри монетами. Как я любила играть с этими фигурками. Думала, что получила их от хорошего человека. Кирилл как-то раз в приступе демагогии стал меня убеждать, что невозможно совершить такое доброе дело, чтобы никому от него не стало хуже. А я ещё приводила в пример, вот, я же совершила...
Всё это проносится у меня в голове мимолётом, когда я уже бегу наружу. К счастью, дорогой свёкор ходит медленно, я перехватываю его в самой толпе на краю трибуны – и становлюсь на дороге.
– Здравствуй, – говорю, когда он поднимает голову посмотреть, кто это ему пройти мешает. Он хмурится, оглядывает меня.
– Ты ещё кто?
Я молча протягиваю ему горсть бормол, а когда он не берёт их, просто хватаю его руку и вываливаю фигурки ему на ладонь. Он смотрит на них озадаченно, перекатывает между пальцами. Вокруг нас образуется небольшая толпа зевак: как же, грозная землянка встретила отрёкшегося отца свежего Исполина!
На лице Аравата отражается узнавание и он поднимает взгляд и тут же весь озаряется той самой родной улыбкой, которую в такой точности унаследовал от него Азамат, мне даже больно становится где-то внутри.
– Это ты та девочка! – восклицает он совершенно Азаматовым голосом, и я не знаю, чего мне стоит не заплакать. Он протягивает мне обратно свои бормол, они соблазнительно светятся на солнце рыжеватым деревом.
– Я жена Азамата, – говорю я медленно и чётко, и каждое слово падает, как камень мне же на ногу. – Мне не нужны твои подарки. Ты недостоин своего сына.
Вона какое слово вспомнила, когда припекло. Ну всё, не стоит дожидаться, пока он сообразит, что мне ответить. Разворачиваюсь и ухожу сквозь расступившуюся толпу. Тишина, не знаю, когда успевшая повиснуть, прорывается шепотком. Я могу быть уверена, что завтра весь Муданг будет в курсе моего жеста. Спускаюсь вниз к полю, где толпа начинает потихоньку отхлынывать от шатра. Ноги у меня довольно деревянные.
