Может, Алтонгирел прав, и капитан действительно не в силах принимать трезвые решения на мой счёт? Нет, ну ладно...
– Что ж, – говорю, – отказываться не буду. А сколько, собственно, составляет стандартное жалованье?
Он называет сумму, и у меня все кудряшки распрямляются от шока: это в три раза больше, чем моя ставка у Дюпонихи. Так он мне хочет платить в шесть раз больше?! Ребят, да я золотой корочкой порасту.
– Это даже несколько больше, чем я привыкла получать, – говорю осторожно.
– Да? – Азамат светлеет лицом. – Так вы согласны на двойную ставку?
Я вообще-то говорила про одинарную, но не упускать же такой случай! Не-ет, Алтонгирел, ты можешь меня ненавидеть сколько влезет, хоть всю каюту увешать куклами вуду под меня и поджечь. Я отсюда никуда не уйду.
– Да, – говорю, – вполне. Давай это, может, сразу оформим?..
Дальше очень довольная я бегу к себе за ID-карточкой, а очень довольный Азамат вбивает в электронную договорную форму данные по контракту. Меня почему-то совершенно не удивляет, что он использует всемирную систему «Честный Наниматель» , хотя для этого вообще-то надо платить подоходный налог. Ну что ж, вот и прекрасно, значит, с налоговой у меня проблем не будет, когда вернусь.
– Азамат, а скажи пожалуйста, – произношу я прежде чем расписаться стилусом прямо по сенсорной клавиатуре, которая для этой цели отобразилась, как листочек в линейку, – всё, чем ты занимаешься, законно?
– Естественно, – он, кажется, слегка обиделся. – Ещё после первой джингошской кампании было подписано соглашение между Землёй и «планетами расселения» , устанавливающее чёткие юридические рамки работы космических наёмников.
– А захват заложников – это разве не терроризм? – интересуюсь наивно.
– Терроризм, конечно, – ухмыляется Азамат. – Но нас много, а Земля одна. Поэтому Земной совет предпочёл считать правонарушителем только заказчика, а исполнители – честные люди. Если, конечно, мы действуем в соответствии с соглашением.
Мне остаётся только поднимать брови и поджимать губы. Впрочем, я не удивлена. Эти самые «планеты расселения» – и правда могучая сила, а пиратство у них – основной промысел. Если мы хотим, чтобы они хоть какие-то наши правила соблюдали, не стоит лишать их основного источника дохода.
Азамат замечает мой скептицизм насчёт его честности и несколько напрягается.
– Лиза, я понимаю, что для вас это важно, но могу вас уверить, что я и моя команда действительно не делаем ничего безнравственного. Вы можете почитать мой профиль в базе, там есть отзывы ваших же земных чинов...
Мне, конечно, безумно интересно почитать про Азамата, но я не хочу демонстрировать недоверие. Потом как-нибудь почитаю.
– Всё нормально, – говорю с ободряющей улыбкой и подписываю контракт. – Это я по поводу наших рожи строю, не обращай внимания.
Он всё ещё выглядит встревоженным, и мне это не даёт покоя. Украла душу, надо же. Это вам не наши писаки, провозглашающие, что «любить есть высшее наслаждение» . Как страшно, что мой неосторожный жест может причинить ему столько тревоги.
Ладно, будем делать исключительно осторожные, позитивные жесты. Беру его за руку, сжимаю легонько и говорю с проникновенной улыбкой и придыханием:
– Я тебе верю.
Эта зараза ржёт. Блин, а я тут пафос развожу...
– Извините, со мной это бывает, – кается он с широченной улыбкой. – Просто я очень хочу, чтобы вы остались у нас.
Эх, капитан, говорил бы уж начистоту, «у меня» . Интересно, скоро ли дозреешь признаться?
Правда, тут мне приходит неприглядная мысль: с его-то самооценкой и отношением ко мне, может, и никогда. Вот чёрт. С другой стороны, ну признался бы он сейчас, и что бы я стала делать? Предложила повстречаться полгодика, пока определюсь со своими чувствами? Нет, он, конечно, чудовищно милый и предупредительный, но всё-таки мужик, который стесняется меня лишний раз потрогать, довольно неудобен в эксплуатации. Да и на вид он действительно страшен. Нет, лишать социальных привилегий за внешность – нонсенс и просто отвратительно. Но то, что я так думаю, вовсе не значит, что мне приятно на него смотреть. Я, знаете ли, не слишком принципиальная и фанатею по тем же актёрам, что и все. Хотя, конечно, если я вдруг захочу почувствовать себя хрустальной вазой...
А как он на меня смотрит! Боже, чтоб на меня Кирилл хоть раз так посмотрел. И вот ведь странно – обычно, когда ненужный ухажёр настолько открыто проявляет заинтересованность, хочется держаться от него подальше, да и вообще как-то не по себе становится. А я только смущаюсь. Может, мне просто мужика надо... Два года уже вдовею, однако. Подумать только, какая верная оказалась.
Однако я и правда смущаюсь и опускаю глаза в поисках какого-нибудь отвлекающего манёвра.
– Надеюсь, я не нарушила каких-нибудь норм поведения этим подарком?
Азамат тоже кидает взгляд на моё произведение.
– Нет. Хотя последний раз мне что-то самошитое дарила мать, и то ещё до совершеннолетия, кажется, – произносит он задумчиво, и вдруг одёргивает себя: – Надеюсь, это не звучит, как жалоба.
– Да нет, – пожимаю плечами. – У меня у самой тоже только от мамы самодельные вещи, – говорю задумчиво, и тут до меня начинает потихоньку доходить, какая это степень близости. Ох ты ж ёлы-палы. Надеюсь, он не очень быстро привыкает к хорошему обращению, а то как бы не возомнил чего-нибудь. Впрочем, один взгляд на то, как он осторожно тыльной стороной пальцев разглаживает складочку на моём подарке, быстро меня успокаивает: не возомнит. Я ему пару вагонов барахла успею сшить прежде, чем он начнёт видеть за этим нечто большее.
Я с ним всё время, как на канате: в одну сторону шагну – обижу его, в другую – слишком обнадёжу. А может, это просто моя мнительность, и на самом деле он гораздо легче переносит мои шатания? Он ведь понимает, когда я слишком нарочито его подбадриваю.
Моё само – и Азаматокопание прерывает Тирбиш, зовущий к ужину.
Солнечное утро на фотографии в иллюминаторе настраивает меня на невероятно позитивный лад, и совершенно не предвещает никаких ужасов. Можно было бы и догадаться, что как раз сегодня случится нечто из ряда нафиг выходящее. Оно, конечно, каждый день, что я здесь, случается: то придушили, то домой не пустили, то отравили, то работать пришлось неурочно, а вчера так вообще поступила на работу на пиратский корабль, да ещё и выяснилось, что капитан в меня влюблён. Что-то у меня весёлая жизнь становится. Прямо хоть утром не вставай.
Однако расположение духа у меня прекрасное, хотя я и вскочила в невероятную по своим меркам рань – восемь утра! Дома я раньше десяти своей смертью ни за что не встаю. Зато я уже оделась и почистила зубы, когда в дверь застучали. Высовываю нос – там один из младших членов экипажа, тот, что с крашеными красными перьями в волосах.
