Я чуть не забываю, что надо идти вперёд, но когда тепло, исходящее от Азамата сквозь тонкую рубашку, исчезает, я понимаю, что слегка отстала, залюбовавшись, и скорее нагоняю его.
Людей в зале немного, человек тридцать, не считая наших. Видимо, ещё две команды. Как только мы спускаемся по широкой лестнице вниз к другим гостям, снова слышится пронзительный голос старца-привратника, объявляющего вновь прибывших. Не отставая от Азамата, я прохожу мимо всех присутствующих, стараясь выглядеть спокойно и благожелательно. Азамат кивает знакомым, те кивают в ответ. Мы доходим до ненаселённой части залы и останавливаемся у колонны в ожидании свежих гостей. Они следуют нашим маршрутом, кивают Азамату и проходят ещё дальше, застывая у колонн, как шахматные фигуры. Я понимаю, что до сих пор не заметила ни одной женщины, и мне становится не по себе. Ну не одна же я тут, правда? Я ведь понятия не имею, как себя вести, и очень надеялась следовать примеру других дам.
Однако вот мимо нас проходит пара: молодой плечистый парень с видом героя трагической повести об индейцах, а с ним женщина несколько старше него, действительно очень красивая, с правильными тонкими чертами смуглого лица, правда, довольно пухленькая. На ней пронзительно-зелёное платье до самых пят с очень широкой юбкой, которая висит, как сложенные крылья бабочки, а сверху ещё неудобного вида кафтан, так густо расшитый золотом и серебром, что должен быть очень тяжёлым. Её завитые волосы аккуратно разложены по плечам. Мне кажется, она изо всех сил держит голову ровно, чтобы локоны лежали симметрично. В ушах у неё небольшие, но широкие кольца, усыпанные крупными камнями всех цветов, а на шее прямо-таки броня из цепей и цепочек, бус и ожерелий и прочих неописуемых сияющих украшений, нижним ярусом под которыми красуется причудливой формы хом, кажется, на нём изображены какие-то хищные птицы. Вот интересно, муданжских девушек с детства тренируют на шее ведро с водой носить?
На меня эта краля, конечно не смотрит, она вообще не шевелит ничем, кроме ног, да и те так задрапированы, что она как будто плывёт. Им для этих дам нужно горизонтальный эскалатор тут установить. Мне внезапно становится смешно при мысли о конвейере расфуфыренных тёток. Скорее всего как раз потому, что обстановка меньше всего располагает для смеха.
Мы стоим и ждём прибытия новых гостей долго и мучительно. Кой чёрт нас тянул приехать одними из первых, а? Я замечаю, что кое-кто поблизости потихоньку шушукается, и вроде бы от этого не происходит немедленного обвала, так что я решаюсь заговорить с Азаматом.
– Долго ещё ждать?
Он поворачивает ко мне голову и слегка улыбается.
– Устала? Ещё две команды должны быть, насколько я знаю. После этого сможешь отдохнуть с другими женщинами.
– Я пока только одну видела.
– Есть ещё две.
– А чего так мало-то?
– А кто ж своих жён с собой в космос таскать будет? Тут только те, кто недавно поженились. Ну и госпожа Эрдеген.
Я хотела спросить, кто это такая, но тут мимо нас снова потопали гости, и Азамат отвлёкся на приветствия. Я вижу ещё одну женщину, совсем молоденькую круглолицую пышечку, которая озирается по сторонам с живым детским интересом. Я едва не вздыхаю с облегчением: по крайней мере, не все тут такие мороженые селёдки, как та, первая. Впрочем, на этой золота висит не меньше. Ладно, если что, скажу, что у меня волосы из золота, и мне его носить скучно.
Гигантские двери мягко затворяются, оставляя старца снаружи, и тут всё приходит в движение. Внезапно все разом принимаются говорить, кричать приветствия через весь зал друг другу, мужчины здороваются между собой, ударяя кулак о кулак. Азамат незаметно подталкивает меня в глубь зала, где прежде виденные мной дамы уже стоят рядышком и беседуют. Я говорю себе, что всё это – театральная постановка во сне, я – не я, и далее по тексту. И иду.
Когда я подхожу достаточно близко, чтобы быть включённой в разговор, старшая женщина поводит рукой в сторону младшей и говорит мне:
– Динбай.
Младшая тоже делает такое же движение в сторону старшей и говорит:
– Эсарнай.
Тут у меня наконец-то кликает в голове: кажется, последнее слово – это роза, то есть, скорее всего, имя. Это они так представляются. Ну, меня назвать некому, так что я киваю и говорю:
– Элизабет.
Реакции у них разные: Эсарнай вроде бы приободряется и повыше поднимает голову; Динбай наоборот как-то виновато улыбается. Она ростом только чуть выше меня, да и Эсарнай ненамного выше. Видимо, муданжские женщины в принципе существенно ниже своих мужчин. Что ж, я не внакладе.
Что делать дальше, я не знаю, но тут на волне невообразимого аромата к нам присоединяется ещё одна дама, старая, как мир, в белой меховой горжетке и шляпке с пунцовыми перьями.
– Здравствуйте, госпожа Эрдеген, – хором говорят две другие, и мне ничего не остаётся, кроме как повторить за ними. Будем считать, что я успела выучить, как по-муданжски «здравствуйте» .
Госпожа Эрдеген стягивает губы звёздочкой и говорит:
– Ну пойдёмте уже, я настоялась.
У неё такая типичная для старой аристократки манера речи, что мне опять становится смешно. Эти чёткие влажные звуки в сочетании с низким хрипловатым голосом, это «настоялась» , похожее на растопыренные колья забора барской усадьбы...
Вслед за ней мы поднимаемся по очень пологой и длинной лестнице в небольшую светлую комнату с окном, где в углу на жаровне из того самого светящегося камня пыхтит чайник, а на столике расставлены крошечные чашечки, молочнички, пиалы с творогом, и по центру в вазе – полоски сушёного мяса, как букет. Динбай тут же кидается разливать чай, а госпожа Эрдеген усаживается на подушки у столика и повелевает:
– Чай забелить не забудь!
Я смотрю на всё это в тихом ужасе, честно говоря. Не знаю уж, кто эта старая мымра, но я ей прислуживать не буду ни за какие коврижки. Впрочем, кажется, я и не должна. Во всяком случае, Эсарнай спокойно садится напротив, а она ведь примерно моего возраста. Да ещё и имена у нас на одну букву начинаются. Наверное, Динбай потому и прислуживает, что она Динбай. Мрак.
Сажусь на подушку, скрестив ноги, как можно дальше от Эрдеген. От её духов дыхание спирает, не иначе, она два флакона на себя вылила. А у меня и так сегодня обонятельная травма. Динбай наполняет чашку старухи, потом мою. Я, естественно, благодарю и тут же получаю несколько изумлённых взглядов. Ну знаете!
– Вы говорите по-муданжски? – светским тоном спрашивает Эсарнай.
Я делаю вид, что мучительно пытаюсь её понять, и отвечаю на всеобщем:
– Я знаю только некоторые слова.
– Ах, вот как, – она легко переходит на всеобщий, хотя акцент у неё довольно сильный. Затем она подвигает мне молочник: – У нас принято на Цаган-идир есть и пить всё белое.
Я снова благодарю и вслед за старухой наливаю себе в чай молока. Я этого дела не фанат, правда, но раз так принято...
