Откатываюсь к стенке, потягиваюсь. Вставать неохота, да и незачем вроде – Азамат спит, завтрака нет и не будет, дел срочных тоже не предвидится... Наверное, я снова задрёмываю, а когда просыпаюсь второй раз, Азамат уже полностью одетый сидит за буком и ожесточённо печатает.
– Доброе утро, – говорю, сладко зевая.
– Угу, доброе, – бубнит он в ответ. Я настораживаюсь.
– Что случилось?
– Ничего, – говорит, не отворачиваясь от экрана.
– А что ты делаешь?
Он наконец-то смотрит на меня, но каким-то совершенно чужим, холодным взглядом. У меня по хребту пробегает холодок.
– Какая тебе разница? – спрашивает он глухо и вряд ли ждёт ответа.
Я сажусь, натягивая одеяло под подбородок: мне резко неуютно тут в неглиже.
– Азамат, – говорю мягко, – ты чего такой злой?
Кажется, мой вопрос только больше его сердит. Он бросает в мою сторону прожигающий взгляд и отворачивается. Господи, да что ж такое? Я, вроде, ничего не сделала плохого. Никому вчера не нахамила, разве только Алтонгирелу немного, но по сравнению с тем, как я с ним обычно говорю, ничего особенного. С муданжцами себя вела по струночке. Может, он что-то такое обо мне узнал в Сети?.. Что я не была замужем? Или, может, у него из-за меня какие-то проблемы с властями? Но блин, я даже ничего убедительного придумать не могу, в чём я могла так провиниться!
– Слушай, – говорю я робко, – ну не сердись, я...
Замолкаю, потому что он резко встаёт и в два шага оказывается прямо надо мной, резким движением поднимает руку – я шарахаюсь к стенке, заслоняясь локтем, и тут он замирает. Я тяжело дышу, как после гонки.
– Ты чего? – говорит он в недоумении.
– Это ты чего? – я вся дрожу, и голос тоже.
Он смотрит на меня, как на сумасшедшую, протягивает руку и берёт с полки над кроватью какой-то диск. Я идиотка...
Прислоняюсь к холодной стене голой спиной, вздыхаю с облегчением. Здорова же я с утра напугаться по самым идиотским поводам. До Азамата, впрочем, тоже начинает доходить.
– Лиза, – говорит он так, как будто не верит, что это он говорит. – Ты что... меня испугалась?
– Ну есть немного... – говорю смущённо. – Ты с чего-то злой, как чёрт, а я с утра плохо соображаю...
Он внезапно хрясает диском об стол так, что коробочка разбивается на щепки.
– Ты что вообще обо мне думаешь?! По-твоему, если я урод, то со мной и обращаться можно как угодно, и ждать от меня можно чего угодно?! Представляешь, у меня ещё сохранились кое-какие остатки достоинства, трудно поверить, да?!
Я снова вжимаюсь в стенку, сметённая силой звука. Какое счастье, что каюты хорошо изолированы, ещё не хватало, чтобы весь корабль слышал, как мы ругаемся. Но вот за что он злится? Никак не пойму. Когда я ему на достоинство наступить успела, а? Ночью отлежала, что ли?
– Что я тебе сделала? – спрашиваю. – Я не понимаю, и поэтому мне страшно.
Он поджимает губы и снова отворачивается. Прекрасно. Имеется в виду, что если моя ошибка мне не очевидна, значит я законченная сволочь. Прекрасная тактика, если хочешь выгнать человека из своей жизни, но, к сожалению, мирного исхода не имеет в принципе.
– Азамат, пожалуйста, – говорю со всей убедительностью. – Пожалуйста, не злись. Я уже поняла, что сделала что-то ужасное, но у нас с тобой разные представления об ужасном. Я тебе клянусь, что не хотела тебя обидеть!
– А-а, – говорит он медленно и продолжает после долгой паузы, – так ты не нарочно?
Никакого облегчения я в его голосе не слышу, и вообще, мне кажется, что он сейчас заплачет. М-да, кажется, сбылось моё вчерашнее предчувствие, что я где-то обязательно налажаю. Теперь вот надо убирать за собой.
Быстро напяливаю халат и выбираюсь из всклокоченной постели. Азамат стоит ко мне спиной, глядя в окно. Я осторожно беру его за руку, он довольно равнодушно косится на меня, потом снова возвращается к созерцанию космопортового пейзажа.
– Ты мне не веришь? – спрашиваю, хотя чего уж тут спрашивать.
– Верю, почему, – пожимает плечами он.
А какого тогда рожна?.. Страдает, что наорал, что ли?
– Так чего ты расстраиваешься?
– Мне жаль, что тебе со мной плохо.
Так. Ну всё, хватит. Заберите меня из этой дурной мелодрамы. Сейчас я проснусь, и всё станет, как вчера!
Дёргаю Азамата за другую руку, и он послушно разворачивается ко мне.
– Слушай, – говорю, – друг дорогой, а ну-ка давай выкладывай в подробностях, чем я тебя обидела.
– Да я уже понял, что ты не нарочно...
– Выкладывай, а то щас нарочно добавлю! Я, знаешь ли, очень не люблю начинать день со ссоры, это не идёт на пользу моему настроению. Да и вообще, Азамат, мы с тобой разговариваем через двойной языковой барьер и почти ничего не знаем о том, что другой считает правильным, а что обидным. Тебе не кажется, что нам надо в обязательном порядке подробно обсуждать любое непонимание?
– Это всё так, конечно, я только думаю, что всё равно ничего путного у нас не в... – тут он напарывается на мой взгляд и замолкает. Да, взгляд у меня тяжёлый, знаю. В детстве мама запрещала кепку носить, а то, говорит, из-под козырька совсем как дуло.
– Ну, – говорю.
– Ну... ты могла бы вчера уйти спать к себе.
Вот тут у меня уже и правда самопроизвольно открывается рот.
– Аэ-кхэ, раньше тебя, кажется, не обижало, что я остаюсь на ночь... И вчера ты у меня дрых – и ничего...
– А я так и не понимаю, зачем тебе это надо было. Ты попросила – я остался. Но после секса это уже вовсе ни в какие ворота, – он снова поджимает губы. – Я уж ждал-ждал, может, ты подвинешься, я бы сам ушёл в другую каюту... В итоге заснул.
Наверное, такими большими у меня глаза никогда ещё не были и не будут.
– Ты мог бы меня разбудить и выгнать, если тебе было так неприятно.
– Ну что ты, как я мог тебя выгнать... И потом, уже было бы всё равно, только поругались бы посреди ночи, – он кривится и смотрит в сторону.
У меня закипают мозги. Нет, это что-то невообразимое, я не вижу тут логики вообще! Тру лицо ладонями. Может, это я всё ещё туплю с утра?
– Слушай, – говорю, – Азамат, присядь. И объясни мне толком, чем плохо то, что я осталась на ночь? Чем именно тебя это оскорбляет?
– Ну как чем? – он послушно садится, я плюхаюсь к нему на коленку в надежде, что физический контакт заставит его думать обо мне в приятном ключе. – Тем, что ты заснула, конечно!
– Я каждый вечер засыпаю, – говорю. – Ты можешь мне объяснить, почему именно вчера тебя это обидело?
