Я его успокаиваю, после чего мы снова разделяем каюты и идём завтракать. От завтрака, конечно, остались рожки да ножки, хотя Тирбиш и пытался нам что-нибудь зажать.
– Ну вы бы ещё завтра пришли, – разводит он руками, выставляя на стол остатки сыра. Этот сыр свежий и пахнет заправскими носками, и что-то меня совсем не тянет его есть. Тут Тирбиш светлеет лицом:
– А я же вам йогурты купил!
Тут и я светлею всем, чем могу.
– Молодец! – говорю. – Умница ты мой прозорливый!
Последнего слова он, кажется, не понимает, зато подводит меня к холодильнику, до отказа набитого разными кисломолочными продуктами. Тут и йогурты, и кефирчики, и творожки, и даже сметана. Ну, ладно, ряженки нет, но так её почти нигде нет. Я нагребаю себе завтрак атлета и делюсь с Азаматом несладким кефиром. Ему вроде бы нравится.
Едва мы успеваем доесть, является Алтонгирел, и вид у него заговорщицкий.
– Азамат, – говорит он, – зайди ко мне, кое-что обсудить надо.
Азамат без вопросов встаёт и уходит вслед за духовником. Уж не раскусил ли он меня... Я вопросительно смотрю на Тирбиша, тот пожимает плечами.
– Наверное, что-то насчёт вашей свадьбы, – говорит.
– А при мне что, уже нельзя?
– Может, Алтонгирел капитану амулет какой хочет дать...
Эта мысль мне нравится. Конечно, с Алтонгиреловой манерой всё понимать строго противоположным образом лучше бы он вообще не вмешивался, но... кто знает, каким образом склонны понимать Старейшины. Ой, ладно, что-то мне эти переживания уже в печёнках. Пойду, что ли, в кабинете посижу с вязаньем. Называется, хотела к Новому Году закончить.
Первым делом, конечно, лезу в бук, а там письма от дорогих родственников. Матушка получила лилии и бегает теперь по потолку, потому что раньше мая сажать не имеет смысла. А ещё она уже вяжет-вяжет-вяжет, а что если сделать рукава три четверти?
Я отвечаю, что ни в коем случае никаких четвертей, и чтобы горло было закрытое. Мода такая, вру. А то с матушки станется лично заявиться только для того, чтобы обидчикам зятя по шее надавать.
Письмо от братца примерно сводится к «третий день пьём ваше здоровье» , слегка приукрашенное тем, как все выпадают в осадок от новостей. Правда, в конце письма он всё-таки вспомнил спросить, всё ли у нас хорошо.
Я ему отвечаю, что всё шоколадно, особенно если муданжские Старейшины одобрят наш брак, а критериев никто не знает. Пусть ломает голову, что всё это должно значить.
Когда я наконец-то всем всё отправляю и собираюсь перейти к вязанию, раздаётся робкий стук в дверь. Я немедленно открываю, ожидая, что это Азамат – ан нет, это вовсе даже парень с красными волосами.
– Э-э, здравствуйте, – говорит он неуверенно.
– Привет, – отвечаю с широкой улыбкой. – Заходи, не стой на пороге. Чем могу быть полезна?
– Меня зовут Бойонбот, – говорит он, как будто это и есть его проблема. Но заходит и дверь закрывает.
– Очень приятно, – говорю. – Элизабет.
Кажется, я угадала: называние имени заставляет его немного расслабиться.
– Я... э-э... спросить хотел. Вы ведь, ну, типа, целитель, да?
– Да-да, – говорю. – Именно так, я целитель.
– А, так вот, я хотел спросить, – повторяет он. – Просто интересно. У вас ведь на Земле придумали, наверное, что-нибудь для глаз?
– В смысле, чтобы улучшать зрение? – уточняю.
– Ну, вроде того, да.
– Много чего придумали, – говорю. – Очки для начала.
– А... кроме очков? – несколько упавшим голосом спрашивает он.
– А какого рода проблемы со зрением? – спрашиваю.
– Никаких проблем! – быстро выпаливает он. – Это я так, чисто, из любопытства!
У меня начинает зарождаться нехорошее подозрение.
– У вас что, плохо относятся к людям с плохим зрением? – спрашиваю.
– Ну как... не то чтобы плохо, но работать таким людям трудно... и их редко берут.
– И ты думаешь, Азамат тебя уволит, если выяснится, что ты плохо видишь? – заключаю я.
Он пару секунд ловит ртом воздух, потом беспомощно кивает.
– Вы ему скажете?
– Не имею права, – пожимаю плечами. – Я по закону не могу обсуждать здоровье пациента ни с кем, кроме других врачей. Целителей, в смысле.
Как стремительно человек может воспрянуть духом!
– Ну а теперь, когда мы выяснили, кто пациент, – говорю, берясь за ретиноскоп, – давай узнаем, что именно у тебя с глазами.
Обнаруживается, что у него лёгкая близорукость – а ещё проблемы с дыханием, если я слишком близко стою. Чудесно, ага. Выдаю ему прирастающие линзы: разок надел, полгода не помнишь о проблемах со зрением. Потом они растворяются.
– Тебе, – говорю, садясь за бук, – надо бы операцию сделать. На Гарнете это можно. Как-нибудь возьмёшь отпуск, направление я тебе напишу. А теперь рассказывай давай, сколько тебе лет, чем болел...
Бойонбот ещё несколько минут мечется между счастьем, что он теперь всё видит, и подозрениями, зачем это мне понадобилось про него столько знать. Приходится писать историю болезни на родном языке, чтобы никто в команде точно не прочёл. Ну варвары! За это беру у него анализ крови – группу узнать, да и вообще из интереса. Результаты радуют – он ничем не болен, но самое главное, ни у него, ни у Азамата нету антител на неизвестные мне инфекции. То есть, надо надеяться, неизвестных мне инфекций на Муданге тоже нет...
Наконец отпускаю осчастливленного и проанализированного Бойонбота и снова тянусь за вязаньем. Не тут-то было. Следующим номером ко мне является прыщавый заместитель Тирбиша. Что ж, это хорошо, я и сама собиралась с ним пообщаться с применением пары лосьонов и гормональных регуляторов.
– Вы я лечить, – говорит он как-то угрожающе, – я вы платить.
– Неа, – говорю. – Я ты лечить, Азамат я платить.
Он ненадолго задумывается.
– А Азамат вы лечить?
– Да, – киваю.
– Уже? – переспрашивает он подозрительно.
– Азамат, – говорю, – сильно болеть. Долго лечить.
– А, – понимающе кивает он. Потом настораживается. – А я сильно болеть?
– Лицо? – уточняю.
Он энергично кивает.
– Не сильно, – говорю. Достаю универсальный лосьончик, подруга-дерматолог, помнится, рекомендовала. Да и Сашке в своё время помогло. Подвожу клиента к зеркалу в ванной, беру прилагающуюся к флакону губочку. Выдавливаю, принимаюсь мазать. Парень, конечно, шарахается. Всё-таки у них лицо – запретная территория. Отдаю ему губку, показываю движения, как мазать. Он справляется вполне успешно.
