Похоже, у меня появился путеводитель в этом диком мире.
Наш разговор заглушает внезапная музыка, а потом на поле выплывают несколько десятков девиц в ярких платьях и забавных шапочках, их ручеёк рисует по полю петли и круги, при этом они всё время делают какие-то выкрутасы руками, так что действительно очень похоже на рябь на воде.
Потом музыка стихает, а вместо неё раздаётся оглушительный вой какого-то духового инструмента, такой, что, по-моему, горы затряслись. Я с перепугу зажимаю уши и вжимаюсь в Азамата.
– Это просто рог трубит к началу боёв, – объясняет он, посмеиваясь. Старейшина тоже хихикает.
– А что ж он такой безумно громкий-то?! – жалобно блею я.
– Чтобы в городе все слышали, а лучше и за горами.
– В этот раз, – поддакивает Старейшина, – хорошо дунули. За горами слышно было, я думаю. Хороший знак.
Златооблачённый Старейшина-духовник поднимается на нечто вроде трибуны и зычно оглашает:
– Великие мужи Муданга, слушай!
Народ вокруг гаркает в одну глотку:
– Есть слушать!
– Величайший, сильнейший из сильных, выдвинувшийся из тысячи борцов, преисполненный неубывающей мужественности, вступивший в семью могучих, Тигр Гирелбойгол вызывает борца Шриновча, прославленного народом Исполина, наимогущественнейшего, выдвинувшегося из трёх по три сотен борцов, достигшего расцвета сил и мощи!
Упомянутые граждане появляются из двух шатров по краям поля и орут:
– Благодарим за честь!
Они сходятся и начинается бой. Вокруг них, почти вплотную, вьются двое в ярких халатах, из-за которых иногда ничего не видно.
– А что эти двое там делают? – спрашиваю я нетерпеливо.
– Они... – Азамат задумывается, подыскивая слово, – секунданты. Следят за правилами и наставляют.
– Это называется «тренеры» , – поправляет Старейшина на всеобщем. – Хорошо, конечно, что ты много слов знаешь, но иногда надо быть проще, сынок.
Азамат смущённо улыбается, но мне кажется, ему нравится тон Унгуца. Впрочем, неудивительно, если родной отец такой моральный урод, то умный и добрый учитель его легко замещает.
Бой кончается неожиданно быстро: юноша в звании Тигра до Исполина ещё не дорос и проиграл. К нам подходит очередной человек-в-халате и намекает Азамату, что пора идти в шатёр разминаться.
– А вы не его тренер? – спрашивает он у Старейшины.
– Куда мне, – хохочет Унгуц. – Я-то уж плесень старая!
– Так что же, вы без тренера? – обращается озабоченный халатоносец к Азамату. Тот смущённо пожимает плечами.
– Нет, сам разберусь...
– Да ладно! – перебивает Старейшина. – А Алтонгирел на что?
– А я ему не говорил, что буду на играх.
– А то он сам не догадался! Уже полчаса как в шатёр вошёл, иди давай.
И Азамат так и двигает прочь, небрежным жестом бросив мне хом. Приходится поймать мужа за карман штанов, вернуть и нагнуть – как же не поцеловать на удачу?! А то, что потом все вокруг на меня квадратными глазами смотрят, так это бесплатное приложение.
Но вот он ушёл, а я сижу со Старейшиной, смотрю бои. Честно говоря, не то чтобы мне было сильно интересно, я только радуюсь, что они обходятся практически без травм. А ещё я понимаю, что до Азамата этим всем далеко, потому что я прекрасно вижу их движения, а когда Азамат с Алтошей махались, ничего я не видела. Сижу позёвываю, в общем, развлекаюсь только титулами борцов. С первого ряда на меня то и дело оборачивается какой-то дед. После третьего невероятно долгого и нудного боя дед не выдерживает и спрашивает:
– Чего ты, женщина, сидишь тут вообще, если так скучно?!
Я слегка обалдеваю от такой постановки вопроса, но решаю не откусывать голову сразу же.
– Муж участвует, – выговариваю мучительно. – Пришла посмотреть.
Всё-таки мне очень тяжело пока говорить на муданжском. Понимать-то понимаю, но как только нужно заговорить, мигом забываю всю грамматику и половину слов.
Дед разворачивается на сиденье так, чтобы получше меня видеть.
– Это ты Азамата жена? – спрашивает. Я киваю. – И как он?
– Как он – что?.. – моргаю.
– Он спрашивает про здоровье, – поясняет Унгуц. – Это целитель.
– Тот целитель, что его лечил? – уточняю. Старейшина кивает. Так, главное, не взорваться.
– Хорошо он, – цежу сквозь зубы. – Очень хорошо. Хотя не вам за это спасибо.
– А я что? – удивляется он. – Я его спас! А что шрамы – так с этим я ничего поделать не могу.
– Конечно, – шиплю я, – Расправить кожу, чтобы не загибалась, было совершенно невозможно! Зашить – в голову не пришло!
Не знаю уж, насколько я действительно сказала то, что хотела, но горе-целитель от меня отшатывается.
– А чего ты за него вышла, если так не нравится моя работа? Исправить решила, что ли? – он имеет наглость рассмеяться. Ну погоди же...
– Да, – киваю, – решила. Это долго, конечно, зато потом все ко мне лечиться пойдут. И все деньги мои будут.
Теперь уже и целитель, и Старейшина на меня как-то странно смотрят.
– Так про Эцагана – это не байки? – спрашивает Унгуц, кивая куда-то назад. Присмотревшись, замечаю в той стороне одиноко сидящего Эцагана, который со скучающим видом наблюдает за боем. – Ты и правда целительница?
– Правда, правда, – киваю. – И лучше многих.
У местного лекаря вдруг загораются глаза:
– Целительница?! С самой Земли?! – он встаёт коленями на лавку, поворачиваясь спиной к полю. Вокруг начинают шипеть, что мы мешаем. – Научите меня, как вы лечите!
– Я этому десять лет училась, – выдавливаю, проморгавшись.
– Ничего! – заверяет он, – Я ещё десять лет проживу, мне Старейшины обещали, правда же? – он поворачивается за поддержкой к Унгуцу. Тот кивает, усмехаясь. Я ещё ничего не успеваю сообразить, когда Старейшина кладёт мне руку на плечо и говорит по-отечески:
– Не ссорься с ним, Лиза. Учить его, я думаю, бессмысленно, старый слишком, зато вы можете вместе книги про целительство писать, чтобы другие могли пользоваться. Я думаю, боги предвидели, что от тебя тут будет польза.
– Я вообще-то собиралась практику открыть, – говорю.
– Откроешь, – заверяет меня Старейшина. – И целитель Ндис тебе поможет. Без его, э-э... рекомендации всё равно к тебе никто не пойдёт. Я вот всякое повидал в жизни, но женщина-целитель – это даже для меня слишком. Так что ты не спеши, освойся сначала, язык подучи... Опять же, Ндис тебе расскажет названия болезней. Ты, главное, не кипятись. Раз уж Азамата принимаешь с его уродством, то и нас прими.
