Анастасия Аркадьевна все еще не понимала смысла истории.
– Это же реклама, mère
[37]! – протянул Шура. – Как сказал Людвиг Метцль, «объявление – двигатель торговли!». Теперь этот магазин известен всему Лондону! Он у всех на устах. Представь сама: единственные слова, которые услышала толпа перед казнью, – адрес, где делают лучшие пирожные в городе. Разве тебе не интересно было бы проверить, прав ли преступник? Хотя бы просто для того, чтобы отдать дань выдумке и изобретательности этого кондитера!
– Какой ужас.
– Да почему ужас? Если не своей бестолковой жизнью, то хотя бы смертью преступник принес пользу родным.
– У нас это невозможно, – сказал Ардов.
– Почему это? Я уже договорился с кондитерским магазином Вольфа, они согласны попробовать. Сумма небольшая, но для первого раза…
– Я не позволю, – строго произнесла княгиня.
– Да почему?! – Шура вскочил из-за стола. Он никак не ожидал, что эта забавная история будет воспринята близкими так непримиримо. – Настает новое время, оно требует новых идей. Скоро заработать состояние можно будет исключительно умом, а не только лишь продав нечто за цену, превышающую издержки производства, – запальчиво проговорил молодой человек, демонстрируя неплохую осведомленность в вопросах сущности прибыли и процента, изложенных в «Капитале» Маркса.
Он хотел добавить что-то еще, но Ардов успел вставить важное уточнение:
– У нас публичное исполнение смертной казни запрещено.
Шура выдохнул набранный было в легкие воздух, который намеревался потратить на новый пассаж.
– Вот уже пятнадцать лет как, – докончил Илья Алексеевич.
Шура молча вернулся за стол, заправил салфетку и как ни в чем не бывало продолжил терзать бифштекс. Единственный наследник княжеской фамилии вовсе не был глупым, напротив – обладал и умом, и сообразительностью, был начитан, образован, наблюдателен, не пребывал в плену иллюзий насчет суровой правды жизни, мог при необходимости проявить и расчетливость, и даже цинизм, а то и удивить совершеннейшей беспринципностью. Вместе с тем в душе его сохранялись какая-то наивная восторженность и почти детская легкомысленность, которые он привык легко пускать в ход, зачастую создавая у окружающих превратное о себе представление, что, впрочем, умело обращал на пользу – с глупыми, как известно, меньше таятся. Эмоции никогда не брали над ним полного верха и не могли помешать критически оценивать происходящее в самых напряженных обстоятельствах. Вероятно, это качество передалось ему от матери, Анастасии Аркадьевны, которая тоже с легкостью ввергала себя в состояние наивной простоты, умея при этом сохранять и остроту взгляда, и трезвость мысли.
Чтобы пауза не слишком затягивалась, Ардов рассказал о посещении театра, опуская детали, касающиеся расследования.
– «Аквариумъ»? – оживился Шура. – Там антрепренером Тумпаков, я его знаю. Прощелыга, каких поискать! Театр для него так, забава, способ заманить денежную публику после спектакля в кабинеты. Главный доход у него от ресторана с его бешеными ценами: ужин без вина и закуски – 2–50! Каково? А уж вина – кричи «Караул!»: в пять раз дороже магазинных цен.
Шура отбросил салфетку и отвалился на спинку стула, прикрыв глаза.
– Но зато у него обхождение, цыгане поют, – расплылся он в блаженной улыбке, – в восемь вечера венгерский оркестр вступает… Артисток после спектакля можно застать…
После ужина Баратов, по обыкновению, утащил Илью Алексеевича в библиотеку на партию в бильярд. За игрой продолжили обсуждать артисток. Князь оказался весьма осведомлен по этой части, каждой умел дать меткую, зачастую неделикатную характеристику. Выяснилось, что знает он и Найденову, о которой упомянул Илья Алексеевич, – однажды оказался за одним с ней столом.
– Своенравная девица, – туманно выразился Шура и слегка покраснел. – Говорят, ей ангажемент
[38] некий богатый почитатель устроил. Тумпаков артисток без своих туалетов не берет, причем нарядов требует первоклассных, самых модных и в достаточном количестве.
Ардов слушал друга, не вступая в разговор. Да этого и не требовалось. Зато он отметил, что в результате регулярных тренировок карамболи стали получаться заметно лучше.
Глава 11. Дома
Домой Илья Алексеевич добрался уже за полночь. Сегодня поставить себе в зачет он мог разве что изобличение артиста-неудачника, преследовавшего объект своих воздыханий в накладной бороде, заимствованной у царя Менелая. Не бог весть какая победа. Можно было предположить, что жгучая ревность Лянина распространялась и на покровителя Найденовой Костоглота – иначе зачем ему было околачиваться у ворот особняка на Итальянской. Голова хряка как угроза в битве за женское сердце – театральная выходка вполне в духе экзальтированной артистической натуры. Скорее даже не хряка, а борова – чтобы подчеркнуть мужскую несостоятельность пожилого соперника. Правда, могла ли позволить хлипкая конституция Лянина управиться с грузом в полпуда?.. Может, привлек кого-то из обслуги?.. Того же конюха Игната… Или этого тенора с песочным голосом… Что же, можно докладывать обер-полицмейстеру? А не слишком ли просто? Надо бы вызвать Лянина в участок да потолковать без сантиментов.
Поглощенный размышлениями, сыщик не заметил, что всю дорогу за ним следил невзрачного вида джентльмен, припадающий на левую ногу. Это был немолодой уже клюквенник
[39] средней руки Серафим Пипочка. На лице его были запечатлены следы свежих побоев: один глаз затек и почти не видел, а лопнувшие в нескольких местах губы содержали в трещинах засохшую кровь.
Поднявшись в скромную квартирку во втором этаже над уже запертой мелочной лавкой, Ардов отвернул вентиль у основания витого латунного рожка на стене и поднес спичку к соплам – оттуда навстречу друг другу с тихим гудением вырвались струйки пламени. Еще один «рыбий хвост» он запалил на соседнем рожке. Огонь осветил стенку, увешанную документами – газетными вырезками, фотографиями преступников из полицейского архива, выписками, протоколами опросов, схемами et cetera. Это было все, чем располагал Илья Алексеевич по делу об убийстве отца. Достав из кармана сюртука фальшивые купюры, он пришпилил их рядом с рисунком, на котором было изображено навершие трости в виде головы дракона.
Отказа Кости Данго от помощи в расследовании следовало ожидать, хотя Ардов и не терял надежды до самого конца разговора. О существовании короля блинопеков Ардов узнал от Жаркова и вот уже месяц искал на него выход. Помог вездесущий Чептокральский, которому за услугу Илья Алексеевич был вынужден выложить во всех подробностях дело об убийствах шляпными булавками, в котором оказался замешан модный психолог Бессонов. Публикация наделала шуму. Чептокральский развернул происшествие в целую повесть, давая ее частями из номера в номер. Этот криминальный очерк положил начало если не славе, то некоторой популярности скромного чина сыскного отделения третьего участка Спасской части. Единственное, о чем умолчал Ардов, – это зловещая фигура кукловода, которую он обнаружил за этим кровавым гран-гиньолем
[40], но так и не сумел изловить. Звали его Карл Мервус. Впрочем, имя наверняка было фальшивым и ничего не значило. Именно у этого господина имелась трость с набалдашником-драконом – точно таким же, какой Илья Алексеевич обнаружил на рисунке из папки по делу об убийстве отца. Сведений о Мервусе не было почти никаких – знавшие его предпочитали молчать, а решившие заговорить неожиданно умирали. Тот же психолог Бессонов, пообещав на вечернем допросе сообщить все подробности, наутро умер прямо в камере участка, отведав тюремной каши. Как оказалось, отравленную пищу под видом развозчика тюремных харчей в участок доставил переодетый преступник, манерами и обхождением не вызвав никакого подозрения у охранника. Когда же через полчаса приехал настоящий развозчик, арестованный уже не дышал. Днем ранее в петле была найдена и генеральша Кострова, также имевшая связь с Мервусом. С отказом Кости Данго ниточка в расследовании окончательно терялась. Получалось, что пока самой ценной уликой было лицо Мервуса, которое запечатлелось в памяти Ардова после одной случайной встречи на публичной лекции в Обществе развития науки: прозрачные рыбьи глаза и крашеные усики с игриво подкрученными вверх кончиками над пухловатыми влажными губками. И голос, похожий на рой жужжащих насекомых…
