Разговор Костоглота и Куля в том виде, в каком Илья Алексеевич вообразил его, будучи позавчера в клубе, не имел, конечно, ничего общего с действительностью. Полученный в редакции «Петербургскiхъ Вѣдомостей» поддельный портрет полностью сбил его с толку и, восстанавливая ход преступления с самого начала, Ардов почти уверился, что во вторник здесь встречались два старых корюша-мойщика
[90], один из которых сумел занять достойное место в высших кругах под чужим именем, а другой так и остался по сути своей торбохватом
[91], каким и начинал свой криминальный путь.
А вот о том, как полученная редакцией одесская бандероль оказалась в руках опаснейшего преступника, Ардову еще предстояло расспросить редактора Клотова. Беспокоить его с этим вопросом до сегодняшней развязки было невозможно из опасений спугнуть главного зачинщика вестью о появлении ожившего сыщика.
Ардов сделал решающий удар и закончил партию.
Глава 40. Маски сброшены!
Зрители принялись аплодировать. Некоторые особо разгоряченные даже бросились обнимать Ардова, словно он одержал победу не на бильярдном столе, а где-нибудь при Амба-Алаги во главе абиссинского войска
[92], о которой не так давно сообщали газеты.
– В турнире победил французский гость месье Гарнье! – объявил со сцены Жарков. – Сделавшие верную ставку могут получить выигрыш в расчетной кассе!
Ударила музыка. Поставившие на француза отправились осаждать окошко кассы, остальные устремились на выход. Маркер выводил мелом на доске финальный счет.
Илья Алексеевич подошел к нему сзади.
– Я победил, – сказал он. – Не правда ли, господин маркер?
Старик обернулся. Облик его изменился на глазах: пропал подслеповатый старческий прищур, ушло мелкое дрожание головы, вместо согбенности тело обрело уверенность и стройность.
– Вы способный игрок, Ардов, – сказал он спокойным, слегка насмешливым тоном.
С обеих сторон от маркера встали Свинцов и Жарков. Он оценил их появление таким же насмешливым взглядом.
Подошел Костоглот.
– Знакомьтесь, Касьян Демьянович, это Карл Донатович Мервус, ваш главный враг, – кивнул Ардов на маркера. – Именно он придумал эту отвратительную махинацию против вас.
Лицо коммерции советника стало наливаться кровью, и на всякий случай по незаметному сигналу Ардова возле Костоглота встал Африканов – нельзя было допустить самосуда. Вздохнув, Мервус медленно снял парик, отодрал от лица усы, бороду, баки. Появилось холеное, чисто выскобленное личико с капризными губками и водянистыми, почти прозрачными глазами.
– Какую долю вы требуете от господина Костоглота? – спросил сыщик.
– Начинал с четверти, – не теряя самообладания, признался Мервус и стал стягивать перчатки. – Но поскольку пришлось потратиться, сейчас требования возросли.
– И сколько же сейчас?
– Сейчас – все.
Ответ прозвучал так, словно это было само собой разумеющимся.
– Гадюка, – тихо произнес Костоглот и рванулся ухватить Мервуса за горло. Африканов среагировал вовремя и не дал Касьяну Демьяновичу расправиться с преступником. Сам же Мервус даже не шелохнулся, а лишь слегка повел головой в сторону, словно хотел этим движением вправить себе шейный позвонок.
Африканов тряхнул Костоглота и с усилием развернул в сторону: неподалеку стояла Варвара и во все глаза смотрела на своего отца. Касьян Демьянович мгновенно потерял запал и медленно направился к девушке. Обнялись. Оба заплакали. Он просил прощения, что так и не нашел сил признаться, она – что не поверила в опасность, о которой он твердил: если бы не своенравничала, ничего этого не случилось бы. Костоглот возражал и приводил в ответ свои грехи.
Ардов, не отрываясь, смотрел на человека, которого так долго искал. Встречу эту он представлял на разные лады, изобретал обличительные речи, но сейчас, если честно, растерялся. Лицо страшно зудело, а в ушах стоял комариный гуд.
– В конце 1892 года вы ввезли в Российскую империю фальшивых кредитных билетов на сумму около десяти миллионов.
Мервус высокомерно ухмыльнулся:
– Вы правы, привык работать по-крупному.
Казалось, его нисколько не беспокоило сложившееся положение. И это также смазывало чувство победы, которым рассчитывал насладиться Илья Алексеевич.
– Обменять такую сумму мгновенно было невозможно, вам требовалось время, хотя бы пара лет, – продолжил он. – Но правительство подготовило проект реформы, о которой вы не догадывались, – старые деньги двадцатипятирублевого достоинства надлежало вывести из оборота. Инициатором этого проекта был глава департамента Государственного казначейства Министерства финансов, мой отец – Ардов Алексей Арсеньевич.
– Илья Алексеевич, ничего личного, – чуть ли не дружелюбно произнес Мервус. – Ваш батюшка не пошел на сделку, пришлось его устранить. На его место должен был заступить чиновник, который имел не такой строптивый характер.
– Больше вы никого не сможете убить, – проговорил Ардов.
– Не стоит жить местью, мой друг. Дьявольский огонь мщения испепеляет душу. Вы перестанете быть хозяином самому себе и станете рабом зверя внутри себя. Зверя, которого никогда не сможете насытить.
Мервус осмотрелся. Посетителей в зале значительно поубавилось. Возле всех дверей и даже окон стояли городовые. Все они были предупреждены, за кем надлежит следить, и не спускали глаз с бывшего маркера.
– Не очень понимаю, что вы собираетесь мне предъявить, господин сыщик.
– Убийство шестерых человек.
– Будет вам, – с ленцой протянул преступник. – Это все Солома – совершеннейшее животное, управы на него никакой.
– А покушение на жизнь чиновника сыскной полиции? – вступил Жарков.
– Ну а я-то при чем? Пипку пытайте, чего это он вздумал меблированные комнаты взрывать… Только сдается мне, ничего он вам не скажет. Как и Солома.
– Найдутся улики и без них, – сказал криминалист и извлек из кармана фотографию, где в особом освещении была запечатлена страница, вырванная Ардовым из альбома, лежавшего на стойке в клубе. На ней отчетливо прочитывалась надпись: «Сыскаря въ доску»
[93].
– Это надпись, которую вы сделали на клочке бумаги в день покушения на Ардова.
