Вот в этом, как я поняла уже много лет спустя, и заключалась работа моего отца – искать оптимальные точки воздействия на болевые центры земли.
– Еще в то время? – я недоверчиво присвистнул. – А как же американцы? Они ведь наверняка занимались чем-то подобным?
– Вы не могли не читать, – сказала Инна, – что в конце сороковых – начале пятидесятых годов советское правительство не жалело денег на создание атомного оружия. Проект курировал сам Берия. Про сейсмическое оружие никто ничего толком не писал, но это не значит, что над ним не работали. И я уверена, что в этой области мы намного опередили американцев. В том числе и по объективным причинам.
– Это по каким же? – спросил я. – Секрет атомной бомбы мы у них украли в процессе разработки, а идею искусственных землетрясений, значит, еще раньше? Неужели на стадии возникновения мысли, так сказать, научного озарения?
– Насколько мне известно, – спокойно продолжала говорить Инна, не обратившая ни малейшего внимания на мою блестящую иронию, – идея направленных землетрясений возникла у нескольких ученых из разных стран практически одновременно. Такое в науке случается. Однако серьезно работать над ее реализацией начали только в Советском Союзе и США. Правда, в Штатах исследования по данной теме довольно скоро заморозили – слишком уж фантастично все это показалось конгрессменам, чтобы выделять разработчикам огромные средства. То ли дело атомная бомба – вот это действительно реально!
Потом, насколько мне известно, интерес к сейсмическому оружию возник на Западе снова, но к тому времени мы обогнали их на целое десятилетие. В Союзе на такие дела денег не жалели, да и мозги в стране тогда еще были. Но уже к концу 70-х финансирование программы составляло чуть ли не половину от необходимых средств, ну а потом началась перестройка.
Ученые периода позднего СССР допустили одну принципиальную ошибку. Они искали точки воздействия в местах, как можно более удаленных от государственных границ и максимально безлюдных. Их логика понятна: линии соприкосновения тектонических пластов проходят в самых разных местах, в том числе в медвежьих углах, которых у нас хватает, так почему же не свести риск расшифровки проекта к минимуму?
Отец придерживался другой точки зрения. Он верил, что нашел один из нервных узлов планеты и был убежден, что воздействие отсюда будет не только точным и эффективным, но и максимально щадящим. Он не хотел наносить большой ущерб природе не только района воздействия, но и страны противника. Об этом я прочитала в отцовских тетрадях, представлявших собой что-то общее между дневниками и научной работой…
– Как это прекрасно, – перебил я, – напускать на страну стихийное бедствие и заботиться, чтобы оно не причинило вреда ее флоре и фауне! А люди – они подпадали под понятие «природа»?
– Зря вы так, – нахмурилась Инна. – Знаете ведь, какое тогда было время. Почему отец занимался этой работой, по своей ли воле, какие у него были мотивы – мне ничего не известно. Может, его и убили за то, что думал не так как было положено думать советскому ученому.
– Я не хотел вас обидеть, – смущенно ответил я. – И тем более вашего отца. Простите ради Бога.
– Я не обиделась, – улыбнулась Инна. – И бросьте извиняться, лучше слушайте дальше. У меня есть уверенность, что отец включал в свои официальные отчеты далеко не все, что заносил в свои тетради. Возможно, он понимал, что его открытия будут использованы в неправедных целях, а может, просто опасался врагов, которых полным-полно у каждого талантливого ученого.
– А почему вы так уверены, что ваш отец утаил какие-то результаты своих исследований? – спросил я.
– Конечно, утаил. И не какие-то, а самые важные! – сказала Инна торжествующим тоном. – А уверена я по следующей причине: если бы это было не так, то результаты проведенных испытаний были бы куда более обнадеживающими.
– Вы хотите сказать, – произнес я недоверчиво, – что в СССР проводились испытания сейсмического оружия? Что были искусственно созданные, направленные на конкретную цель землетрясения?
– Конечно. Но, повторяю, испытания проходили не совсем удачно. То есть воздействие было, но точность нанесенного сейсмического удара никуда не годилась. Но зато – при полной секретности и без всяких утечек информации! Ну кому пришло бы в голову связывать подземный ядерный взрыв (поскольку такие взрывы однозначно фиксировались в других странах, скрывать их не было смысла, и они легко сходили за обычные подземные испытания ядерного оружия) где-нибудь на Ямале с землетрясением, случившимся спустя неделю в Закавказье?
– Вы хотите сказать… – начал было я, но Инна меня перебила.
– Я хочу сказать только то, что абсолютно убеждена в искусственном характере нескольких конкретных землетрясений, вот и все. Я не участвовала в непосредственном осуществлении экспериментов, этим занимались военные, но, зная теоретическую часть подготовительных работ могу с высокой долей вероятности предположить, где и по какой причине тряхнуло.
– Вы говорите, что эксперименты были не очень удачными, – продолжал допытываться я, – то есть удар направляли в одну сторону, а трясло совсем в другой?
– Совершенно верно. Только я бы не сказала, что совсем уж в другой стороне. Нет, направление в принципе выдерживалось, но эффект ощущался порой в тысячах километрах от цели. Это, кстати, и послужило одной из причин фактического свертывания программы в России. После одного такого опыта должно было тряхнуть в постсоветской республике, а вместо этого стихия обрушилась на одну уважаемую страну, имеющую к тому же очень сильную армию. Конечно, никто ничего не заподозрил, но все-таки…
– Не заподозрили до поры до времени, – сказал я зловещим голосом. – Как говорят немцы, что знают трое, знает свинья. Нас уже двое, и я очень сомневаюсь, что то, о чем вы мне сейчас говорите, не известно кому-то еще. И я теперь понимаю, почему вас здесь держат. Очень правильно, между прочим, делают.
– Злой вы, Альберт Эдуардович! – засмеялась, ничуть не обидевшись, Инна. – Можете, конечно, мне не верить, но все, что вы сейчас услышали, я рассказала вам первому. Ну, почти первому. Короче говоря, второму. А вот то, что я собираюсь сейчас сказать, будем знать лишь мы двое. Никакого третьего и никакой свиньи. Только вы и я.
– Весьма польщен, – мои страх и беспокойство куда-то исчезли, им на смену пришло пьянящее чувство куража. – Хотел бы я знать, где этот счастливец, удостоившийся чести такой вот, как сейчас, беседы с вами? Закатан в асфальт, стал частью бетонной опалубки, задавлен поездом, зарезан в пьяной драке, укушен бешеной лисицей, изнасилован насмерть маньяком в лифте?
– Однако, у вас и фантазия! Но, во-первых, не счастливец, а счастливица. А во-вторых, не укушена, не задавлена, не заасфальтирована и, насколько мне известно, даже не изнасилована. В настоящее время проживает в городе Сакраменто, Калифорния, Соединенные Штаты Америки. В далеком прошлом – моя хорошая подруга, которой, собственно говоря, я и обязана своим нахождением здесь.
– Ага! – каркнул я злорадно. – Смоталась в Штаты со всеми вашими идеями и тетрадками, а предварительно пристроила вас сюда? Женская дружба, ясное дело. И чего же вы теперь хотите от меня? Чтобы я слетал в Калифорнию и восстановил справедливость?
