CCCCLXVII
При моем правлении я изобретал новые, не бывшие ранее в ходу меры, таковы, например, премии, присуждавшиеся каждые десять лет
[413]. Надобно же было достойно вознаградить усилия того, кто достиг совершенства в своем ремесле.
CCCCLXVIII
Я мог дважды ниспровергнуть императорский трон Австрии
[414], но вместо этого укреплял его основы. Надобно поставить сие в ряд допущенных мною ошибок, но на что, спрашивается, я мог употребить Австрию? Согласен, но в те времена я обладал достаточным могуществом, чтобы принимать на веру все ее торжественные заверения и клятвы.
CCCCLXIX
Полагаю вероятным, что Австрия войдет однажды в соглашение о владениях с папской курией. Поелику я не назначаю срока, когда сие свершится, никто не сможет опровергнуть меня.
Здесь заканчивается рукопись, которую мы перевели, но отнюдь при этом и не льстили себя надеждою сохранить ее энергический слог вследствие самых свойств английского языка. Надеемся, однако ж, и читатель в том вполне убедится, что мы ни в чем не отступили от сказанного выше в предисловии английского издателя.
Заметки из дневника Наполеона
Всегда одинокий среди людей, я возвращаюсь к своим мечтам лишь наедине с самим собою.
Наполеон I Бонапарт
Остров Святой Елены
1815 год
24 октября
Какому позорному обращению подвергли они нас! Оно мучительнее смерти! К несправедливости, к насилию они добавили оскорбление и медленное истязание! Если я настолько опасен, почему они не избавились от меня? Несколько пуль в мое сердце или в голову решили бы дело; по крайней мере, для такого преступления не требуется много храбрости! Если бы не вы и ваши жены, я отказался бы от всего, мне достаточно солдатского пайка. Как правители Европы могут лишить меня права священной природы владычества? Разве они не видят, что они убивают себя на Святой Елене? Я вступал в их столицы как завоеватель; но в своих делах заботился об их судьбе. Они все называли меня своим братом, и я считался и с человеческими интересами, и с моралью победителей, и с особенностями религии, и с политическими альянсами и интересами [королевских] фамилий.
16 ноября
Вы не знаете людей; их вообще трудно судить. Да и знают ли они сами себя? Если бы я продолжал преуспевать, большинство из тех, кто оставил меня, вероятно никогда не заподозрили бы себя в предательстве. В любом случае, я был более одинок чем предан; было больше слабости, чем измена; они были ратью Святого Петра, – покаяние и слезы могут стоять в воротах! Кроме того, кто там в истории имел больше приверженцев, больше друзей? Кто был более популярен, более любим? О ком более всего сожалели? Взгляните на Францию: разве не может сказать любой, что с этой своей скалы я все еще правлю ею?
25 ноября
Когда я вернулся из Москвы, из Лейпцига, в Париже говорили, что мои волосы побелели; но Вы видите, что это не так, и я намерен выдержать гораздо худшие вещи, чем случившееся!
29 ноября
Один мой Кодекс, из-за его простоты, сделал больше для Франции, чем все законы, вместе взятые, изданные до этого. Мои школы готовят новые поколения. За время моего правления число преступлений быстро уменьшалось; у наших соседей в Англии, напротив, их число увеличивается с ужасающей скоростью. И я думаю, этого достаточно, чтобы ясно судить наши правительства.
Люди доверяют Англии, и повторяют, что Шекспир величайший автор. Я читал его: нет ничего, что можно сравнить с Расином или Корнелем
[415], пьесы его жалки и их трудно читать.
30 ноября
(В саду)
Конечно, далеко бедному Тоби
[416] до короля Ричарда! Но от этого произвол против него не стал менее зверским; в конце концов, этот человек имел семью, жил собственной жизнью и был счастлив. И было ужасным преступлением посылать его сюда, закачивать свои дни в рабском труде. Но я вижу Вас; Вы думаете, что подобный пример есть уже на Святой Елене. Однако ж, между нами нет ничего общего; если несчастье постигает правителя, жертва может вернуть себе еще большие возможности. Наша ситуация может даже иметь положительные моменты! Вселенная следит за нами. Ведь мы – мученики несправедливости! Миллионы людей плачут вместе с нами, по нам вздыхает страна, и даже слава надела траур! Мы боремся здесь против тирании богов, и надежды человеческого рода – с нами! Горе постигло и героизм, и славу! Только беда возжелала закончить мой взлет! Если бы я умер на троне, в облаках всемогущества, я остался бы проблемой для многих; но поскольку это случится благодаря моим неудачам, меня смогут назвать ничтожеством.
6 декабря
Хорошо, мы выставим караул под окнами на обеде в Лонгвуде; они хотят заставить меня принять иностранного офицера за моим столом, в моем собственном доме; я уже не могу проехать верхом без сопровождения; мы не можем ступить и шагу, не рискуя быть оскорбленными!
1816 год
1 января
На этом проклятом острове большую часть года нельзя увидеть ни солнца, ни луны; всегда дождь или туман. Нельзя проехать и мили, не промокнув; даже англичане, приученные к сырости, постоянно жалуются на это.
15 января
У нас нет здесь ничего кроме времени.
22 января
По моему возвращению из Итальянской армии, ко мне обратился бернардинец Св. Петра, и почти сразу завел беседу по поводу своей бедности. В детские годы я не мечтал ни о ком, кроме Павла и Виргинии и, утешая себя мыслью о том, что следует быть скромным, и думая в то же время о своей известности, я поспешил откликнуться на его призыв и осторожно оставил небольшой сверток с двадцатью пятью луи (25 луидорами, золотыми монетами) на камине.
7 февраля
Известие о смерти Мюрата в Пиццо.
Калабрианцы оказались гуманнее и честнее тех, кто послал меня сюда!
[417]
