Я считаю Сталина великим человеком, но ни ученикам, ни туристам сказать этого я не могу. Могу сказать так: “Одни считают его диктатором, другие тираном, третьи гением. Как было на самом деле, ответьте себе сами”.
Татьяна Марджанишвили: Боже, забери меня к Сталину
Когда я вижу, что они с нашим дорогим Сталиным сотворили, у меня сердце кровью обливается! Как же так можно? Как можно из такого хорошего человека делать чудовище, людоеда, какого-то монстра?
Когда-то в наш музей автобусы приезжали один за другим. Люди огромные очереди выстаивали. Я смотрела на их лица и видела, что они светятся добром. А сегодня? Все друг другу глотки перегрызть готовы. Вот вам и капитализм.
Больше я туда не хожу. Во-первых, жаль. Молодости, работы, друзей. А во-вторых, ноги у меня слабые. Даже по лестнице сама спуститься не могу. В марте мне восемьдесят два года стукнет, а человеку всю жизнь здоровым быть тяжело. Утром встаю, хлебушка отрежу, чаек заварю, сижу и говорю так: “Боже, зачем ты дал мне дожить до таких времен? Почему на нашего голубка Сталина всех собак спускают?”
Но потом думаю: “Вспомни, Таня, сколько Сталин пострадал за людей. За тебя он тоже недоедал, недосыпал. С фашизмом боролся, чтобы ты могла школу закончить”. И тогда я беру в руки медаль с изображением Сталина, которую мне дали, когда я на пенсию вышла. Глажу его, голубка, по усам, и мне чуть-чуть легче.
В музее я работала с 1975 года. Смотрительницей. Следила за порядком и безопасностью экспозиции. Если кто-то пытался прикоснуться к экспонатам, мы должны были ходить и кричать.
Непросто было. Из деревень приезжали старушки и на нашего Сталина набрасывались. Каждую фотографию на выставке целовали как икону в церкви. А этих фотографий больше тысячи! Если целый автобус с бабками приезжал и все хотели к фотографиям приложиться, что мне было делать? Если директор смотрел, я ходила и кричала. А если не смотрел, говорила: “Целуйте-целуйте, бабоньки, дай вам бог здоровья! Только маску не трогайте! Ни в коем случае”. Маска в музее как святыня, ведь это посмертная маска.
Раньше я работала в Национальном музее в Тбилиси, но мой второй муж был из Гори, и мне удалось перевестись сюда. Пришлось нелегко. Музей Сталина не такое место, куда можно прийти с улицы и спросить: “У вас тут работы нет?” Важно, что люди думают. Я была в разводе. Первый муж пил и меня бил – нечего о нем говорить. Я боялась, что из-за развода с работой будут проблемы. К счастью, мне дали очень хорошую рекомендацию из музея в Тбилиси.
Самые элегантные люди со всего света приезжали посмотреть дом Сталина. Со всей России, из Азии, Америки. Журналисты, послы, артисты. А я стояла среди экспонатов, и меня распирало от гордости. Работа была для меня всем. Музей был мне как дом.
Муж этого не понимал. Мне не о чем было с ним разговаривать. Пусть я в музее всего лишь следила за экспозицией, зато книги читала, с новыми людьми знакомилась. А он тоже пил. Пробовал меня бить, но я уже не далась. Позже он заболел, вышел на пенсию. Целыми днями просиживал в квартире или у матери. Назло мне говорил гадости о Сталине.
Когда развалился СССР, он мне язык показал. Злорадствовал. А потом умер.
Жаль, что он не дожил до сегодняшнего дня. Сейчас я бы ему язык показала. Зачем нам этот капитализм, эти американские соки, сыры, шоколад? Даже молока уже не купишь нормального, только в картонной упаковке, как в Америке. Я так думаю: “Боже, забери меня к моему Сталину. Забери меня отсюда, я больше не выдержу”.
Нана Магавариани: Когда я его вижу, меня пронизывает током
– Когда-то моя должность называлась “начальник отдела кадров”. Сегодня она называется “менеджер”.
Всего в музее шестьдесят три сотрудника, я отвечаю за их трудоустройство и работу. Десять экскурсоводов, одиннадцать смотрительниц, две кассирши. Еще у нас с прошлого года есть пионерка – девочка в форме и красном галстуке, она продает открытки и позирует для фотографий. Это моя идея, за нее меня директор лично поблагодарил. Туристу нужно с чем-то фотографироваться. Иначе он не хвалит наш музей и у нас плохой пиар. Я знаю, потому что нам проводили специальный тренинг по туристическому бизнесу при капитализме.
Раньше приезжали в основном из Советского Союза. Русского языка нам было достаточно, но были у нас еще две женщины, которые знали английский и французский. Сегодня русский турист – как праздник. Если попадется, на него половина сотрудников поглазеть приходят. Русских мы водим лучше всех. Пусть знают, что политика политикой, а грузины им друзья.
Сегодня большинство туристов из Америки и Польши. И возникает проблема, потому что не все наши дамы знают английский настолько хорошо, чтобы обслуживать таких посетителей – у нас ведь каждый получает личного экскурсовода. Что делать? Женщин, которые вот-вот выйдут на пенсию, я увольнять не буду, и английскому их тоже не научу. Да и они понимают, что в наше новое время они не нужны и музею в некотором смысле в тягость. Но вслух мы об этом не говорим. Я знаю, что значит потерять работу в таком возрасте.
Раньше я работала на комбинате одежды. Тоже в отделе кадров. Когда развалился Советский Союз, комбинат развалился вместе с ним. И все разворовали. Даже оконные стекла. При Сталине такое было бы немыслимо. Виновных бы наказали. Поэтому, когда сегодня я слышу, что о нем рассказывают, я говорю: “Люди, вы дурные или как. Вспомните Советский Союз. У каждого была работа. У детей была бесплатная школа. От Тбилиси до Владивостока”. Я, к примеру, если бы не коммунизм, и дальше жила бы в деревне. О руководящей должности даже бы не мечтала, потому что раньше все было для мужчин. Ни один другой режим не дал столько женщинам.
После развала Союза все стало хуже. Раньше врачи не могли отказать в помощи бедному человеку. Сегодня медицинская служба в частных руках, и даже если ногу сломаешь, придется платить. Точно так же с учебой. Раньше для пенсионеров и телефон был бесплатно, и электричество дешевле. А сегодня? Пенсия двадцать долларов, а цены как на Западе.
И мужчинам хуже. Потому что в СССР мужчинам хорошо жилось. Не было войн. Если кто-то тебя ударил, можно было пойти в комитет партии и пожаловаться. Партия передавала партийной ячейке на работе, и у драчуна были большие проблемы.
Сегодня у мужчин нет работы, и они подавлены. А если тебя кто-то ударит, то и защитить некому.
Но в нашем музее большинство персонала – женщины. Даже среди технических сотрудников, чего я не встречала в других учреждениях такого типа. У нас большая часть экспозиции посвящена Сталину – сыну, мужу и отцу. Меньшая – Сталину – солдату и стратегу. Женщины для такого лучше годятся.
Еще я думаю, что действует магия этого человека. Женщины всегда по нему с ума сходили. Жены дипломатов писали в дневниках, что он был очень привлекателен.
Что-то осталось до сих пор. Иногда я останавливаюсь возле его посмертной маски, взгляну на нее – и меня прямо током бьет. Приходится даже выйти на свежий воздух.
Лариса Газашвили: Я люблю его стихи
