Азамат сияет и кидается к продавцу. Мне еле удаётся его удержать и заставить померить куртку, а то вдруг не тот размер. И очень кстати, потому что она и правда маловата. Хозяин, поняв, что кроме всего прочего мы прицелились на дорогое штучное изделие, улыбается в полтора раза шире и кидается в дом за нужным размером. На том экземпляре немного другие узоры, даже благороднее, чем на витринном. Азамату как раз впору — в плечах не жмёт, и на талии плотно. Он даже несколько удивляется.
— Вы как на заказ делали, — говорит он хозяину. — Мне обычно вся одежда в поясе широка, а тут точнёхонько.
— Да уж, что же вы, семейный человек, а такой тощий, — мимо вопроса отвечает хозяин. Потом знающе подмигивает: — Жена, небось, все соки выпила?
Азамат как-то неприятно криво улыбается, что с учётом особенностей его физиономии, выглядит уж вовсе зловеще. Хозяин тут же извиняется за фамильярность. Азамат расслабляется и, как ни в чём не бывало, продолжает разговор.
— Жена-то наоборот только что с ложки не кормит, да мне всю жизнь еда впрок не идёт.
Мы расплачиваемся муданжскими смешными квадратными монетками. Их делают из какого-то редкого и очень ценного, но также и очень лёгкого сплава, так что можно носить с собой целый капитал, и это не тяжело. Они коричневатого оттенка с искрой и гремят в кошельке, как орехи. Единственное неудобство — они работают по двенадцатеричной системе. То есть, не десять, а двенадцать мелких монет (них) составляют одну покрупнее (хёр). Всего есть восемь монет, но восьмую, самую ценную (мингь), с собой не носят, а хранят дома про запас. За один масштабный заход по рынку я трачу пять-шесть монет пятого калибра или одну-две шестого, если покупаю решительно всё. Собственных банков на Муданге нет, но в каждом Доме Старейшин стоит терминальчик, через который можно снять деньги со счёта где-нибудь на том же Гарнете, а можно и положить. Не знаю уж, кто заправляет терминалы, но, наверное, Старейшины…
Азамат относит покупки домой и отправляется руководить строительством моего «дворца». У меня, конечно, руки чешутся тут же что-нибудь сделать со всем принесённым богатством, но в дверь стучат. Открываю — там какой-то неизвестный мальчик.
— Привет, — говорю, — тебе чего?
Он робко поднимает голову и вдруг отскакивает на два метра.
— Да что случилось? — недоумеваю я.
— Б-б-б… Белая госпожа, простите за беспокойство, отец заболел, кланяться слал, не откажите…
А, так это вызов.
— Не откажу, — говорю, — а чем заболел?
— Рукой… — растерянно отвечает мальчик, который явно не ожидал такого скорого согласия.
— А что именно с рукой?
Молчание.
— Сломал, что ли? — допытываюсь.
— Да! — энергично кивает мальчик. Кажется, когда я на него не смотрю, он меньше меня боится.
— Ладно, — говорю, — Сейчас возьму лекарства и пойдём. Далеко живёте-то?
Оказалось, что в двух часах на лошади. А лошадь припаркована за углом.
— Нет уж, — говорю, — поедем на машине, а лошадь ты свою потом заберёшь. Гони вон в наше стойло, и поживее.
В машине он забивается в самый дальний от меня угол и говорит только если я спрашиваю. Я заезжаю за Оривой, и мы выкатываем на тракт вдоль реки.
Орива приходится как нельзя кстати, потому что я бы из путанных объяснений юнца никогда в жизни не поняла, куда ехать.
Молодой мужик с глухим именем, отец кучи детей. Читай, работает руками и работает хорошо. Перелом для него — практически конец света. Сидит бледный, только что губы не трясутся. Смотрит на меня с подозрением.
— Госпожа целительница… — выговаривает неуверенно. — Я не знаю, сможете ли вы что-нибудь сделать…
Что в мои способности никто заранее не верит, я уже привыкла. Так что вместо законного возмущения перехожу сразу к допросу и осмотру. Перелом предплечья оказывается не свежий, уже больше недели как. Получил на стройке кувалдой, с кем не бывает, ага. Конечно шину никто не накладывал, типа само срастётся, а оно что-то не срастается, и вообще как будто кость исчезла. Приставляю Ориву держать мне сканер, чтобы я видела, куда тыкать спицы от экзоскелета. Процесс довольно утомительный, а пациент, которому с обезболивающим совсем не больно, всё время норовит тоже заглянуть в экран и страшно мешается. Наконец рука собрана. Я строго грожу ему пальцем: полмесяца руку не нагружать, ещё полмесяца корсет не снимать, в процессе звонить мне и ездить на осмотр. Мужик несколько обалдевает от моего уверенного тона, но обещает всё исполнить, лишь бы руку сохранить.
Когда я спешу на вызов, я почти не замечаю, что происходит вокруг, так что по выходе из дальней комнаты, где располагался пациент, я внезапно обнаруживаю себя в окружении кучи народа. Все эти друзья и родственники кидаются на меня с благодарностями, едой и подарками, что совершенно выбивает меня из колеи. Орива потешается, глядя на мою ошарашенную физиономию.
— Да что вы шарахаетесь, Лиза, они же от чистого сердца! — Сама она уже получила пару браслетов и меховую жилетку и жуёт пирожок.
— Да я как-то привыкла деньгами…
— Деньгами само собой, но если подарки не взять, хоть несколько, то они обидятся, — шепчет она мне.
— А есть тоже обязательно?
— Можете сказать, что муж требует, чтобы вы ели дома. Так часто бывает, они поверят.
Так что я беру вышитый головной платок, серьги, одеяло и какие-то бормол, а потом долго и старательно вру: сначала про требовательного мужа, потом про контракт. Наконец удаётся им втемяшить, в какой форме я хочу получить вознаграждение. Домой я возвращаюсь в полном обалдении. Мальчишка на заднем сиденье (ему же надо лошадь забрать) всё так же молчит. Орива хрустит какой-то едой и очень довольна жизнью.
Стоит мне притормозить около дома, парнишка выскакивает через борт и бегом мчится к стойлам, а потом — ни спасибо, ни до свиданья — галопом на лошади через забор и прочь отсюда.
— Чего он так испугался? — недоумеваю я.
— У вас глаза ненормального цвета, все дети боятся. Ирих сначала тоже боялась, но ей Унгуц объяснил, что это не плохо.
— А что ж ты этому не объяснила?!
— Да станет он слушать чужую тётку! Тем более, я же с вами заодно, — и она снова покатывается со смеху. Я всегда считала смешливость хорошим качеством, но сегодня что-то призадумалась…
Поскольку целитель в отъезде, а Орива на сегодня уже получила свою дозу практических знаний, я не торопясь созваниваюсь с мамой, договариваюсь насчёт бисера. Она тоже его очень любит, правда, низать ей лень, так что она предпочитает клеить. Но мои древние коробочки одну за другой успешно отправляет на Муданг. Я всё ещё помню, как добраться до почты, так что совершаю вторую на сегодня автомобильную прогулку по окрестностям Ахмадхота, забираю бисер (одна коробочка всё-таки потерялась по дороге, но это не трагедия, я же всё равно не помню, что именно в ней было) и возвращаюсь домой, где могу спокойно валяться на диване и вышивать мужу куртку.