— А знаешь, сколько раз мне было неловко перед тобой? И ты же сама всегда говоришь, что всё в порядке вещей и так и надо. Я уже привык и расслабился. А теперь оказывается, ты всё ещё меня стесняешься?
— Да нет, просто… — я мешкаю, чешу котёнка за ухом. — Я скорее сама себя стесняюсь. Это уж очень… не в моём стиле, — снабжаю последнее слово идиотским смешком.
— Я понял, — говорит Азамат, обхватывая меня за плечи и продолжая движение к лифту. — У вас на Земле женщины пытаются внушить себе, что они тоже мужчины. Сами себя обеспечивают, выбирают себе пару по прихоти, а не по расчёту, получают удовольствие от секса — и стыдятся своих слабостей.
— А ваши что, не стыдятся? — спрашиваю я по возможности серьёзно: котёнок залез мне на плечо и шумно нюхает моё ухо, и от этого тянет хихикать.
— Конечно нет. Женщина и должна быть слабой. А лучше — это не моё мнение, не подумай — ещё и глупой. Тогда рядом с ней любой чувствует себя исполином.
— А ты не думаешь, что это занижает планку? Получается, чтобы казаться себе крутым, достаточно найти слезливую дуру, так ведь?
— Иногда да, — неохотно соглашается Азамат. — С другой стороны, даже на слезливую дуру надо произвести впечатление. Да и потом, когда от тебя целиком зависит благополучие другого человека, это не даёт расслабляться. Самому можно и жить под ёлочкой, и питаться ворованным. А жене нужно, чтоб хозяйство. слуги, украшения, а уж если дети… Дисциплинирует, одним словом.
Я перевариваю всё это, пока мы входим в кухню. Автоматически сажусь туда же, куда вчера. Азамат включает кофеварку. Котёнок слезает с меня на окно и тут же принимается скрадывать гигантскую золотоглазку.
— Так хочешь сказать, тебя устраивает моя вчерашняя истерика.
— Нет, конечно, тебе ведь было плохо, как это может меня устраивать? Но я не перестаю восхищаться, Лиза, это ж надо было столько часов терпеть, и казалось, что всё нормально… Я-то думал, ты разревёшься прямо как с лошади слезешь.
— Я не терпела. У меня просто реакция замедленная. И я не знаю, что со мной такое надо сделать, чтобы я разревелась на глазах у такой толпы народа. У меня, знаешь, достоинство есть.
— Знаю, — ухмыляется Азамат, наливая нам кофе. — Очень хорошо знаю. Так что брось передо мной хорохориться, я тебя и с истериками люблю, а стыд тебя не украшает.
— Но-но! — грожу ему пальцем. — У меня пока только одна истерика была, смотри, не накликай!
— После того, как разберёмся с джингошами, сделаю пожертвование Старейшинам, чтобы сплели гуйхалах за твой душевный комфорт, — смеётся Азамат. — Ты, кажется, есть собиралась?
— Ага, — встаю и направляюсь к холодильнику, но останавливаюсь. — Рыба ещё там?
— Только в морозилке. Свежую вчера Арон с семьёй съели. Надеюсь, ты не про…
— Нет-нет! — быстро выпаливаю. — По мне, хоть бы они её всю съели. Я теперь нескоро на свежую рыбу смотреть смогу.
К счастью, в холодильнике много другой еды, так что, пока Азамат собирается, я жарю нам огромный омлет из лебяжьих яиц с оленьей колбасой и муданжским аналогом маслин.
Доев, Азамат ещё немножко сидит за столом, трёт глаза.
— Когда тебя ждать? — спрашиваю.
— Скорее всего, сегодня же к вечеру. И я буду не один. Возможно, кто-то прилетит раньше меня.
— А… мне всех пускать?
— Чужие не знают про это место, — ухмыляется Азамат. — Но на всякий случай, пускай только знакомых и тех, кто с ними. Хотя я сильно удивлюсь, если найдётся такая продажная душа, чтобы выдать тебя джингошам. Разве что среди наёмников. Но они только завтра начнут собираться. Не волнуйся. Я самое позднее к утру вернусь.
Киваю рассеянно.
— Вчера не намазались, — говорю. — Возьми с собой крем на всякий случай.
Азамат фыркает, я неумолимо продолжаю.
— Понимаю, что тебе не до того, но вдруг будет минутка!
— Ладно. Ты ещё напомни, чтобы я тепло оделся и…
— …И не сидел на полу! И вообще, осторожнее там. Ты, конечно, Байч-Харах, но это не повод расслабляться.
— Знаю, знаю.
Он целует меня и выходит за дверь. Котёнок скребётся в окно. На улице пасмурно, над Долом висят грозовые тучи.
Глава 18
Азамат улетел, я наелась, а спать совершенно не хочется. Ну и ладно, тогда я сейчас помоюсь как следует, а то потом понаедут всякие мужики, при них в халате не походишь. Я устраиваю себе горячущую ванну, отпариваюсь и отмываюсь так, как будто моцог провести решила. Но когда я нервничаю, от еды меня не отвадить. Потом вылезаю в гостиную с намерением посидеть потупить, пока не придумаю, чем полезным можно заняться. Но занятие образуется само: разбирать привезённые Ароном вещи. А привёз он и правда всё, что смог отодрать. Кроме медицинского барахла ещё вся техника включая кухонный комбайн, документы, драгоценности, посуда, одежда… В общем, я удивляюсь, что он куски стен не привёз. Непонятно только, как ему удалось всё это за два часа упаковать. Есть, правда, пара жертв: несколько пиал и пузырьков побились, но в пузырьках, к счастью, не было ничего ужасного или уникального.
Я решаю выделить под смотровую одну из четырёх комнат на втором этаже. Правда для этого приходится сначала установить, свободна ли хоть одна. Заглядываю в щёлку: ага, тут спит Арон, а на второй кровати ребёнок. В другой комнате обнаруживаю ещё двоих, видимо, жену и дочь. В третьей спали мы с Азаматом, а четвёртая пустая. Вот и славно. Транспортирую аппаратуру при помощи сервировочного столика. Как всё-таки прекрасно, что в моём доме есть лифт!
Когда я заканчиваю оснащать себе кабинет, солнце уже должно было показаться, но всё небо замазано облаками, как штукатуркой, и сквозь них не очень понятно, какое там время суток. Я продолжаю разбирать шмотьё, расставлять посуду в шкафчики на кухне, стараясь не греметь, чтобы не разбудить гостей. Состояние у меня странноватое — вроде всё спокойно, но нет-нет да ёкнет где-то, и сразу тянет в окно смотреть, а там без изменений. И зуд деятельности не проходит. Боже, Арон даже короб с рукоделием приволок. Это такой как бы сундук, сплетённый из волокна агавы, мне его Азамат подарил пару недель назад, чтобы хранить всякие нитки-иголки. Ну вот, хоть будет, чем себя занять. А пока надо супа наварить и какого-нибудь рагу, чтобы много было, и потом об этом не пришлось думать, когда народ нахлынет.
На плите булькают три больших котла, а я сижу в углу и плету новый гобелен, когда на кухню спускается Арон.
— Ой, здравствуйте! — говорит он так радостно и удивлённо, как будто считал меня давно погибшей. Я по мере сил приветливо улыбаюсь.
— Здравствуй. Как спалось?
— Отлично, Лиза-хон! Спасибо! А Азамат уже уехал, да?
Киваю. За то время, что я прожила на Муданге, я привыкла к так называемой «чистой» речи, незатронутой влиянием всеобщего языка. Поэтому Аронова манера говорить уже не вызывает у меня в памяти анекдоты о малых народах родной страны. Ну, почти никогда.
