— Если духовник не запретит, то почему бы и нет, — пожимаю плечами. — Так что там у тебя дальше было?
— Дальше… — Эцагана явно несколько смутило, что мои приключения были страшнее, и он немного скомкивает свой рассказ. — Ну, мы ещё на зачарованный клад набрели. Такой, знаете, типа лежит гора сокровищ всяких старых, а на самом деле это такая хищная тварь. Потянешься за драгоценностями, а она ка-ак отхватит руку! Один из наших так потерял кисть, представляете?
— Представляю, — говорю. — Мне его привезли. А я ещё понять не могла, собак на вас там спустили, что ли…
— Ну вот, — продолжает Эцаган. — А потом уже на выходе лесного демона встретили. Во всей красе, огромный, чёрный, шерсть лоснится, видно, хорошо ему там живётся. Никто ведь в леса Короула не ходит, боятся. Ну, мы ему оружие показали, говорим, нас много, всё отборные воины, вооружены до ногтей, а лес твой нас не интересует, мимо идём. Так что не трать силы. Он нападать не стал, но так и шёл за нами до самого края леса, следил, чтобы дичь не стреляли и деревья не валили. Ну так нам и правда не до того было. Вот и прошли, — он разводит руками.
— Молодец, Кудряш, — с улыбкой кивает Азамат. — Молодец. Отлично справился. Я совершенно правильно тебя назначил на эту операцию.
— Да вы уже говорили, — смущается Эцаган.
— И с удовольствием повторяю. Тебя и смелостью, и умом боги щедро наделили.
— А что ж вы его из команды попёрли тогда? — интересуется лежащий наёмник.
— А чтобы урок выучил, — наставительно говорит Азамат. — Что нельзя идти в бой на горячую голову. Хочешь доказать свою доблесть, так охолони сначала.
Эцаган снова смущённо кивает.
— Ну что, — Азамат прихватывает меня под мышки. — Идём Айру-хона слушать?
— Кого?
— Ну как же, Лиза, это же самый знаменитый на Муданге сказитель!
— А-а… Ну пошли.
Он поднимает меня в воздух, ставит на ноги и ведёт на мост. Моя соседка, как раз пришедшая в себя, тоже поспешно тянет мужа за нами.
— Чего ты над бедной женщиной издевалась? — неожиданно спрашивает Азамат.
— Над какой женщиной? А что я ей сделала?
— Заставила её страшные истории слушать.
— Я заставила?!
— Конечно ты! Ты ведь теперь Хотон-хон, образец для всех женщин. Ты сидишь слушаешь, значит, и она должна.
— Но трое других ушли!
— А они, видать, не на Муданге родились. С Брошки или с Гарнета, не знаю. Ты им не указ.
— Так что мне теперь, не слушать Эцагана было, что ли, из-за этой клуши?
— Нет, зачем, просто надо было ей сказать, что она может уйти, если хочет.
Я продолжительно выдыхаю.
— Ладно, поняла. Кстати, объясни мне, что значит Хотон-хон? Это типа императрица?
Азамат задумывается, шевеля губами.
— Ну, примерно… Не могу припомнить, чтобы где-то официальный перевод попадался. Знаешь, я бы скорее сказал «первая леди». У вас ведь есть такой термин, правда?
— Угу. Ты имеешь в виду, что у меня нет реальной власти?
— Реальная власть у тебя и без титула была, — ухмыляется он. — Вот формальной нету, да и то над мужчинами. Над женщинами — сама видишь. Они теперь будут одеваться, как ты, причёсываться, как ты, слушать твою любимую музыку и так далее. Я думаю, ты понимаешь, что это большая ответственность…
— Да уж, — вздыхаю. — Боюсь, что мне придётся нанять персонального стилиста, который бы смог сбалансировать мои нужды и общественный вкус.
Азамат задумчиво кивает.
Мы подходим к крыльцу Дома Старейшин и усаживаемся у стены рядом с нашими Старейшинами, откуда открывается хороший обзор оркестра. Музыканты, надо сказать, шикарные. Некоторые помоложе, другие постарше, но все большие такие дядьки, волосы длинные по ветру летят, одежды сверкают, пёстрые расписные инструменты в больших руках пищат по-женски. Вокалист, то есть, сказитель, ещё не очень дряхлый старик, сидит на маленькой табуретке, а коленями упирается в землю, точнее, в ковёр на земле. Видимо, в таком положении петь удобнее. Впрочем, пока он всё ещё тянет своё «о-о-о».
— Почему он так воет?
— Распевается, — с удовольствием объясняет Азамат. — Цикл большой, надо хорошо голос подготовить.
Голос у сказителя похож на Алтонгирелов, тоже такой приятный тенор. Наконец все приготовления закончены, публика расселась, окончательно стемнело, и сказитель начинает петь примерно следующий текст (насколько я могу разобрать все эти устаревшие слова и обороты):
Когда севера гора великая галькой маленькой была,
Когда южные леса густые гребнем камыша взошли,
Когда Гэй море-океан плевком старого бога был,
Когда реки полнокровные молоком богини-матери пролились,
Когда великая дева Укун-Тингир малым дитятком была,
Тогда в очаге из раскалённых камней народился Унчрух.
О-танн-данн!
Народился Унчрух, императорский сын,
Народился Унчрух, отцов наследник.
Наклонясь над колыбелью, сказал ему отец:
Не сместить тебе меня на троне, пока безбородый.
Не тридцать и не сорок вёсен скитался Унчрух по степям.
О-танн-данн!
Волос длинный, как Сиримирн, голос громкий, как грохот волн,
Воин сильный, как Рул-гора, нету слабых мест, кроме сердца.
— Азамат, — шепчу я, — А разве «унчрух» не значит «круглый сирота»?
Он кивает.
— А как тогда получается, что у него отец есть? И волос ведь длинный…
— Ну, — Азамат пожимает одним плечом, — в старые времена люди иначе мыслили.
Видя, что я не удовлетворилась таким ответом, он продолжает.
— Его отец мёртв, он говорит с того света.
— А почему, если он мёртв, то трон не уступает? Кто же правит?
— Трон не уступает, потому что священный предок. К ним раньше относились, как к богам.
Я безуспешно пытаюсь постичь муданжскую народную мудрость, а Азамат снова заслушался эпосом. Унгуц тянет меня за рукав и шепчет:
— Ты, Лиза, проще на вещи смотри. Вот Азамат у тебя — при живом отце.
Мне только и остаётся, что прикусить язык. Тем временем, насколько я уловила, сказитель пояснил, что отец героя, первый Император Муданга, требовал, чтобы сын непременно женился на какой-нибудь богине, и только с этим условием соглашался уступить трон. Так что герой-псевдосирота попёрся свататься к Укун-Тингир, которая, судя по зачину, была его на несколько годков старше. Хотя кто этих муданжцев разберёт…
Идёт Унчрух свататься — великий воин, равных по силе нет,
Идёт воин свататься — тело каменное, кровь платиновая,
