- Ты поможешь? - с мольбой в голосе и с надеждой в глазах спросила Афродита, но я улыбнулся, покачав головой. - Я прошу тебя… Я все, что угодно, готова сделать…
- Дорогая моя, у меня есть для тебя плохая новость… Судя по последней сплетне на Олимпе, которую распустила одна отвергнутая красавица, на незабываемое “все, что угодно” я могу посмотреть только грустным взглядом со стороны… Я же как мужик уже все… Старая молния уже не выстрелит… Старый молот, как говорит Гефест, уже не стучит… Нет, милая, не отпал, я проверял, - я едва сдерживал смех, снисходительно глядя на покрасневшую Афродиту. Какая прелесть.
На меня странным взглядом посмотрела Персефона, а я тяжко вздохнул, а потом улыбнулся. Она что? Не слышала? Как интересно…
- Гадес… Я готова опровергнуть свои слова… Я готова сказать, что ты - лучший мужчина на свете, - взмолилась растрепанная Афродита.
В таком виде явиться на Олимп со словами “Гадес - лучший мужчина в мире” просто отличная идея.
- Хорошо, - я смотрел на Афродиту, а потом перевел взгляд на Персефону. - Как ты думаешь, моя богиня, может ли существовать любовь между смертным и богом? Я не знаю, кто сейчас плачет. Влюбленная женщина по любимому мужчине или расстроенный и капризный ребенок по любимой игрушке? Поясни мне как женщина, моя дорогая Персефона. От твоего ответа зависит судьба души...
Она смотрела на Афродиту, а потом негромко сказала.
- Посмотри, как она выглядит. Посмотри на ее одежду… Она искала его, не жалея себя… Она любит его, Гадес, - ответила Персефона и почему-то вздохнула.
- Но ведь когда любишь, желаешь любимому только счастья? - улыбнулся я, глядя на на ее золотые волосы и красивый профиль. Интересно, неужели умом она пошла в Деметру? - Ты ещё очень мало находишься здесь, чтобы понять законы этого мира. Когда душа проходит через мои медные врата, она стремится попасть в Элизиум. Её уже не тревожат земные страсти. Они понимают, что встретятся здесь со своими любимыми и родными. Зов Элизиума невозможно побороть,, как и тьму Тартара. Адонис, скорее всего уже в полях, и счастлив.
Я намеренно сделал ударение на последнее слово. Бессмертные не умели любить. Никогда. И любой смертный, ставший возлюбленным бога, погибал. Боги никогда не заботились о том, что будет с любимцем после того, как наиграются с его телом и позабавятся с его душой. Брошенные “игрушки богов” умирали от тоски, чахли на глазах, а потом их несчастные души находили здесь последнее пристанище и забвение.
- Я не могу ответить на этот вопрос, потому что я не Адонис, - произнесла Персефона, а я всматривался в нее, пытаясь найти ответ на свои вопросы. Эта девушка порождает больше вопросов, чем ответов. - Пригласи его, и мы выслушаем обе стороны. Если он разделит просьбу Афродиты, то было бы справедливо ее выполнить.
Я не ожидал от юной богини такой рассудительности и мудрости. Персефона воистину отличалась от других богов. И тут в груди что-то шевельнулось. Что это? Давно забытое чувство надежды… Хотя нет, это скорее иллюзия…
- Танатос, - прогремел мой голос над сводами дворца. - Твой Повелитель призывает тебя.
Танатос явился довольно быстро, скорее всего, знал, что я его позову.
- Адонис уже пересек границу полей Элизиума? - поинтересовался я, глядя, как округляются глаза Бога смерти. Он едва заметно кивнул.
- Приведи его сюда, - попросила Персефона, а Танатос застыл на месте, удивленно глядя на нее. Не понимающий ничего Танатос моргнул, нахмурился, ещё раз моргнул, но продолжал оставаться на месте.
Я кивнул, подтверждая приказ своей супруги, на которую снова украдкой бросил взгляд. Может, другие и не замечают, но я прекрасно вижу, как она переживает.
Через несколько минут Танатос вернулся вместе с Адонисом. Смертная душа увидела меня и низко поклонилась, а потом перевела взгляд на стоящую передо мной на коленях Афродиту и бросилась к ней.
- Любимая, не надо, - утешал богиню Адонис и гладил по голове, - Прошу тебя, не печалься обо мне. Это не твоя вина.
- Адонис, - позвал я смертного, который повернул ко мне свое бледное полупрозрачное лицо. - Скажи мне, хочешь ли ты быть с Афродитой? Или ты понимаешь, что твоя время пришло и ты найдешь свой покой здесь, в полях Элизиума?
Смертный задумался, Афродита и Персефона затаили дыхание. Глупые юные богини. Ответ был очевиден. Нет ничего прекрасней зова Элизиума, который сильней обычной любви…
- Я хочу остаться с Афродитой, - твердо проговорил юноша, а богиня любви расцвела, роняя слезы.
- Что? - опешил я, а Адонис кивнул, но на его лице отразилась странная мука.
- Но и зов Элизиума, дающий сладость и покой, слишком силен… Во мне борются любовь и вечный зов… Сердце рвется на части…
Замечательно! Я вижу, как все смотрят на меня. Почему я должен решать за какого-то смертного, кого он там больше любит! Я бы выбрал Элизиум, но … Мой взгляд снова упал на лицо Персефоны, и я увидел нежную улыбку на ее лице. Глупое дитя, неужели ты поверила в то, что Афродита любит его? Она поиграет им и забудет… А вдруг сердце Персефоны действительно умеет любить? Вдруг это - единственная богиня, которая способна… Нет. Такое невозможно.
- Хорошо, я принял решение , - начал я, глядя, как Персефона затаила дыхание. - Адонис, ты будешь возвращаться в смертный мир к Афродите на один день в году. На всё остальное время поля Элизиума станут твоим домом.
- А почему так мало… Что такое один день для тех, кто любит? - Персефона поджала губы. - Этого слишком мало… Полгода…
- Два дня, - я смотрел на Персефону с улыбкой.
- Ну хоть три месяца! - настаивала Персефона, а я смотрел на нее, удивляясь тому, как она вообще может со мной спорить.
- Четыре дня в году. Заметь. Четыре! - мне почему-то нравилось с ней торговаться. - Это и так очень много…
- Два месяца, - твердо настаивала Персефона. - Два месяца.
- Ладно, семь дней. И точка. Это мой окончательный ответ, - усмехнулся я, глядя на обиженную Персефону. Я что? Пятнадцать минут предложил? Семь дней вполне нормальный срок.
Афродита подлетела к Персефоне, но замерла на миг, внимательно вглядываясь в её лицо, а потом обняла. Её заминка меня насторожила.
- Спасибо! Спасибо, Богиня, Весны, - прошептала Афродита и, уже отстранившись, обратилась ко мне. - Спасибо, Гадес!
- Можете не благодарить. Передайте остальным, что мой лимит щедрости и добрых дел на это тысячелетие исчерпан, - ответил я, замирая и глядя на то, как Персефона смотрит вслед уходящей паре и осторожно поглаживает мою руку. Это что-то новенькое.
***
Танатос! - позвал я, расхаживая по своим покоям, - Танатос, Коцит, тебя забери! ТОНАТОС!
Мой голос разносился по всему Подземному миру, пока Бог смерти не соизволил посетить мои покои. Мы какое-то время просто молча смотрели друг на друга. Танатос первым нарушил тишину.
