Я с треском щек натянул на лицо улыбку и повторно показал рукой на левую стену. Ураааааа! НАКОНЕЕЕЦ-ТО! все жертвы дипломатии Зюси укомплектованы! Всё! Я хочу умереть! Умереть часов на восемь, а лучше на десять! Я зашел в свои покои, даже не осматриваясь по сторонам скинул тунику и завалился на кровать.
— Любимый, а что ты так долго? — прописклявил мне голос Персефоны, а кровать подо мной заворочалась. Впервые в своей жизни я встал из положения лежа. — А где ты был?
— ТАНАТОС!!!!!!!! — заорал я, впопыхах натягивая тунику обратно. Смотреть на кровать я даже не хотел. — ТАНА-А-А-АТОС!!!
— Один не справляешься? — ехидно ухмыльнулся мой друг, глядя с усмешкой на всё происходящее, — Подкрепление позвал? Так, я спешу на помощь! Сейчас подменим!
— Танатос…. Вот скажи мне, друг мой… — начал я, хватаясь за сердце и пытаясь отдышаться, — Скажи мне, что она тут делает?
— Гадес, она — твоя невеста. Это раз. Во-вторых, сердце с другой стороны. — еле сдерживая смех, произнес Танатос. Похоже его ситуация только забавляла, — В — третьих, при чем тут я?
— Это моя половина дворца, мои покои, и раз уж на то пошло, моя половина кровати! — негодовал я, а друг уже не стеснялся и ржал, — Да она же ребенок еще! Так! Убери-убери-убери её пожалуйста! От большого и развратного греха подальше, на который после Атлантиды я смогу быть способен только через десять минут!
— Ну, раз Гадес не справился, — с тяжелым вздохом произнес Танатос, — Пойдем, моё наивное дитя природы, так и быть… Чем- нибудь помогу.
Персефона как-то уж больно резво слезла с кровати и подскочила к моему другу. Мне показалось, или я это где-то уже видел?
— Дорогой друг, вот сейчас мне должно быть наверное обидно, грустно и тоскливо. — я сделал самое жалостливое и обиженное лицо, на которое был способен, — Но нет! Мне всё равно! Дверь там! Шорохайтесь тихо! И попробуйте только простонать! Позавчера пришли души, которые рассказывали, что их убил уставший муж, за то, что они громко стонали и мешали спать! И я начинаю его понимать!
Танатос открыл дверь моих покоев, пропуская вперед Персефону, одарив меня очень нехорошим и не при детях переводимым взглядом. А я сделал вид, что они распались на молекулы. Не нравится мне то, как он на нее смотрит. Что-то всё-таки происходит.
***
— Танатос, ну наконец-то, — выдала совершенно осмысленно богиня весны, в упор глядя на меня, — Почему ты не отзываешься и мне приходится тебя вылавливать именно таким способом?
— А почему ты притворяешься и обманываешь Гадеса имитируя к нему бурную любовь и заинтересованность? — вопросом на вопрос, ответил я. Ещё в тронном зале я заметил, что с Персефоной что-то не так.
— Об этом я и хотела поговорить с тобой, — совершенно равнодушным тоном продолжила невеста моего друга, — Я не понимаю, что со мной происходит… После моего появления в Аиде, я как будто перестала чувствовать…
Мы направлялись к выходу из дворца, чтобы перейти в другое крыло. Навстречу нам пронесся Цербер, убегая от своих щенков в надежде спастись у Гадеса. Жаль собачку, хороший был.
— Может, это зов Элизиума? — предположил я, а в голове проскользнула шальная мысль о том, что на Персика зов Элизиума так не действовал. Да и от зова Аиды он отличался. Или действительно Царство мертвых отнимает эмоции? Хотя нет, я начинаю его тихо ненавидеть — Расскажи мне подробнее, дитя.
— Я бы рассказала тебе, Танатос… если бы знала, что рассказывать. — Богиня Весны остановилась и посмотрела на меня совершенно пустыми глазами. Вся она источала холод и равнодушие. — Только вот я не знаю, что тебе рассказать… Мне просто всё равно.
— А почему ты решила обратиться именно ко мне? — вкрадчиво поинтересовался я. пытаясь поймать, хоть какие-то крохи эмоций на лице Персефоны. — Почему не обратилась напрямую к Гадесу?
Богиня Весны на секунду задумалась, а потом равнодушно пожала плечами.
— Жить с матерью, Танатос… Быть дочерью богини, одержимой властью — не самый лучший способ прожить свою вечность. Но ослушаться мать я не имею права, — ровно рассуждала Персефона, а я пытался соотнести ту Персефону, что видел раньше на Олимпе и то, что сейчас вижу. Пасьянс не сходился, — А здесь… Здесь хотя бы меня не выставляют как куклу. Гадес почти не обращает на меня внимания, и мне все равно. Так, даже лучше. Пока он не знает, что я — не такая, а почти идеальная, он позволяет мне оставаться здесь. А это лучше, чем вечность с Деметрой.
Я вопросительно поднял брови, совершенно не понимая, что происходит и что конкретно хочет от меня этот ребенок Весны.
— То, что раньше меня радовало, сейчас не приносит ни малейшего удовольствия или радости. — совершенно спокойно проговорила Персефона, а на её лице не дрогнул ни один мускул. Странно всё это, — Раньше, я боялась тебя, Танатос. А теперь у меня нет страха. И так происходит со всеми чувствами.
— Попытайся вспомнить… вспомнить то, что тебе было дорого, — с любопытством начал я, понимая. что до этого момента с таким не сталкивался, — То, что ты любила раньше.
— Я раньше любила плести венки, выращивать цветы… Знаешь, сегодня на моих глазах умирал Асфодель… Я бы никогда не допустила, чтобы такой прекрасный цветок погиб… Но сегодня я равнодушно смотрела на то, как он увядает, и жизнь медленно покидает его, — безразлично рассказывала Персефона. Я понимал, что нет в Аиде ни дня без приключений, — А ещё я любила смотреть за детьми… Мне мама разрешала издали наблюдать за ними. Они были мне интересны… Ещё у меня был кролик… мне казалось, что я его любила…
Голос ее казался безжизненным, а лицо спокойным. Странно, но богини тут и за меньшее истерики устраивают, а тут любимый кролик…
— Так, давай по порядку, — я пытался сообразить что происходит, потирая виски и переваривая полученную информацию… Так, вот-вот проснется Персик… Времени мало… — Что был за кролик?
— Не знаю, обычный кролик… маленький такой…серенький- всё так же ровно отвечала Персефона, без намека на эмоциональный окрас голоса. — Он всегда прибегал ко мне, когда я выходила в Ниссейскую долину и садилась под дерево. Он прибегал ко мне гладиться, а я кормила его и заботилась.
— Так, хорошо, — уцепился я хоть за какой-то эмоциональный якорь юного дитя, — Где сейчас этот кролик?
— Я не знаю… мама сказала, что он убежал, — ответила мне богиня Весны, разглядывая туманную пустоту ночного сада, — Я помню, что искала его. Мелисса, жрица мамы сказала, что видела, как он бежал за Деметрой. Но к маме нельзя, к ней тогда пришла богиня и они говорили под покровом.
Так, а вот покров это уже не спроста. Я махнул рукой, призывая Персефону продолжать.
— Я подошла к двери покоев мамы, но сколько бы не стучала и не звала её, мне никто не отозвался, — продолжила рассказ Персефона, пока я уже прикидывал, что если кролик что-то видел то его можно будет найти. А если он ещё и умер, то становится намного легче. — А потом мама сказала, что он убежал и больше никогда не вернется. После этого, мама даже запретила мне наблюдать за детьми. Сказала, что у меня и так достаточно переживаний из-за животного. И что я скоро все равно уйду в Аиду.
