Она утверждала, что «характерный стиль романа – это сплетни и слухи… Есть еще один критерий: если в романе нет даже намека на скандал, это не роман… Скандалы, деревенские или областные, государственные или международные, питаются фактами и порождают домыслы. Но суть скандала – в наличии у него границ… Только теологи могут постичь мировой или вселенский скандал; доказательство тому – то, как люди наконец угомонились по поводу деления атомного ядра, заражения радиацией, водородных бомб, спутников и космических ракет». Почему такие факты относятся к области теологии, она не объяснила. «Все эти мировые и вселенские “скандалы” вытеснили ограниченные скандалы деревни и области…»
Далее она продолжила объяснять то, что считает «писательской дилеммой»: мы забываем или игнорируем события современного мира «из-за их способности расшатывать веру». Но если мы думаем о них, «наша обычная жизнь становится для нас неправдоподобной… Сосуществование большого мира и нас кажется невозможным». Отсюда она делает вывод: так как писателем движет любовь к истине, «обычной и общей истине, опознаваемой всеми и каждым», роман «из всех форм наименее приспособлен для того, чтобы объять современный мир, чьей ведущей характеристикой является нереальность. Насколько я понимаю, именно поэтому роман как жанр вымирает».
3. Следующую историю мне рассказал еще один американский бизнесмен. В молодости он работал экспертом-консультантом по эффективности производства на заводе в Южной Америке. Завод использовал американские станки, но вырабатывал только 45 % от своей потенциальной мощности. Наблюдая низкий уровень зарплат, мой визави решил, что у людей нет заинтересованности в работе, и предложил сдельную оплату. Его пожилой начальник, скептически улыбнувшись, сказал, что это вряд ли сработает, но согласился попробовать.
В первые три недели эксперимента продуктивность резко возросла. На четвертой неделе никто не появился на заводе: практически все рабочие исчезли – и не приходили до следующей недели. Заработав месячную зарплату за три недели, они не видели причин трудиться дальше: у них не было желания зарабатывать больше. Никакие доводы их не убедили, и эксперимент прекратили.
4. Один профессор философии как-то пригласил меня выступить на его занятии по этике: студенты изучали понятие «справедливость», и профессор попросил меня представить объективистский взгляд на справедливость. Формат предполагал пятнадцатиминутное выступление с последующей сессией вопросов и ответов. Я отметила недостаточность времени для того, чтобы рассказать основы объективистской этики и вывести причины своего определения справедливости. «О, вам не нужно пояснять им причины, – сказал профессор, – просто изложите свои взгляды». (Я отказалась.)
Обстоятельства и люди во всех четырех примерах разные; тип мышление, им присущий, – один и тот же. Он – их детище, хотя много разных факторов повлияло на его формирование. Это и социальные, как в примере с южноамериканскими рабочими, и личные, как в примере с писательницей, и смешанные, как у бизнесмена со Среднего Запада. Что касается профессора философии, современные веяния в его профессии – фактор, ответственный за все остальное.
Это примеры антиконцептуального мышления.
Главная характеристика такого типа мышления – особый вид пассивности: не пассивность как таковая и не повсеместная, а пассивность по ту сторону определенных границ, то есть пассивность по отношению к процессу концептуализации и, следовательно, по отношению к базовым принципам. Это мышление, которое когда-то решило, что знает достаточно, и не озабочено дальнейшими размышлениями. Что оно принимает за «достаточно»? Данные моментом, воспринимаемые напрямую конкретные элементы – «эмпирические элементы в переживании».
Чтобы усвоить и оперировать такими элементами, человек нуждается в определенном уровне концептуального развития, процессе, который мозг животного не в состоянии осуществить. Однако после первого подвига научиться говорить ребенок имитирует этот процесс через подражание и запоминание. Антиконцептуальное мышление здесь и останавливается – на первом ярусе абстракций, которые лишь идентифицируют воспринимаемый материал, преимущественно состоящий из физических объектов, – и не переходит к следующему, важнейшему, полностью зависящему от воли человека шагу – к высшим уровням абстракций, выведенных из других абстракций, которые не могут быть открыты через подражание (смотрите мою книгу «Введение в объективистскую эпистемологию»
[7]). Такой разум способен овладеть деревенскими скандалами или, через вторые руки, национальными; но он не может овладеть такими понятиями, как «мир» и «вселенная», или понять, что события в них – это не «скандалы».
Антиконцептуальный тип мышления принимает большинство вещей за безусловные данные и считает их «самоочевидными». Он обращается с понятиями так, как если бы они были (заученными) восприятиями; он обращается с абстракциями так, как если бы они были воспринимаемыми фактами. Для такого мышления все принимается как должное: течение времени, четыре сезона, институт брака, погода, воспитание детей, наводнение, пожар, землетрясение, революция, книга и другие явления. Различие между метафизическим и рукотворным не просто ему неизвестно – оно не может быть до него донесено.
Два главных вопроса, ведущих человеческий разум, – «почему?» и «зачем?» – чужды обладателю антиконцептуального мышления. Их ответы на вопросы не сложнее традиционно принятых. Ответы обычно похожи на: «Такова жизнь» или «Кто-то же должен». Чья жизнь? Ответа нет. Должен кому? Ответа нет.
Отсутствие озабоченности вопросом «почему?» стирает понятие причинности и отрезает прошлое. Отсутствие озабоченности вопросом «зачем?» стирает долгосрочную цель и отсекает будущее. Только настоящее реально для таких людей. Что-то из прошлого остается с ними в форме инертных частиц в случайной последовательности, болтовне памяти, без цели и назначения. А в будущем пусто; будущее не открывается восприятием момента.
В этом отношении, что парадоксально, истощенные традиционалисты и современные активисты колледжей являются двумя сторонами одной и той же психоэпистемологической монеты.
[Психоэпистемология, термин, созданный Айн Рэнд, относится не к содержанию человеческих идей, а к методу, с помощью которого разум имеет дело со своим содержанием. «Психоэпистемология – учение о процессе познания человека с точки зрения взаимодействия между сознанием и самопроизвольными функциями подсознания». Смотрите статью «Компрачикос» в книге «Новые левые: антииндустриальная революция»
[8] ].
Первые стремятся избежать ужаса неизвестного будущего, ища безопасность в якобы мудром прошлом. («Что было хорошо для моего отца, будет хорошо и для меня!») Вторые стремятся избежать ужаса запутанного прошлого и с криками несутся в неизвестное будущее. («Если это не хорошо для моего отца, то и не хорошо для меня!») И, что удивительно, никто из них не может жить в настоящем, потому что течение человеческой жизни – это непрерывность, которая и выступает единственной предпосылкой способности индивида к концептуализации.
