Если вы не понимаете, как далеко можно уйти от реальности, то вы не понимаете кантианства. «Сострадание» – моральный термин, а моральные вопросы, по мнению скрупулезных кантианцев, не зависят от материальной реальности. Задача морали, считают они, в том, чтобы выдвигать требования, которым мир материальных «феноменов» должен подчиниться; а так как материальный мир нереален, его проблемы и недостатки не могут повлиять на успешность нравственных целей, которые продиктованы «ноуменальной», настоящей, реальностью.
Дорогие бизнесмены, как вы можете беспокоиться о половине процента на кредит или инвестицию, когда ваши деньги поддерживают школы, где такие идеи преподаются вашим детям?
Нет, большинству людей Кант безразличен, да они и не знают его теорий. Они лишь знают, что у их учителей и интеллектуальных лидеров есть некое глубинное, хитрое оправдание (чем хитрее, тем лучше) конечному результату подобных теорий, столь привлекательному для обычного человека: «Будьте рациональны только тогда, когда вы этого хотите».
Обратите внимание на мотив тех, кто с самого начала принял гротескную иррациональность кантовской системы, хорошо видимую в заявлениях ее почитателя, профессора Паульсена: «Без сомнения, на этом именно основывается сильное влияние Канта на современников, он вывел их из мучительного состояния напряженности. Прежний способ примирения требований духа и рассудка от действительности, так называемая естественная теология, все более и более терял кредит во второй половине XVIII века… По-видимому, наука требовала уничтожения старой веры. Однако с другой стороны, сердце не могло расстаться с нею… Кант указал выход из дилеммы, его философия дала возможность быть честно мыслящим и в то же время искренно верующим человеком: тысяча сердец со страстным энтузиазмом отблагодарили его за это»
[18].
Философия необходима рациональному существу: она – основание науки, организатор человеческого разума, интегратор его знаний, программист его подсознания, отборщик его ценностей. Настроить философию против разума, то есть против познавательной силы человека, превратить ее в защитника и проповедника предрассудков – это преступление против человечности, с которым не сравнится ни один из современных ужасов; это причина любого современного ужаса.
Если Паульсен представляет XIX в., то у XX в. не было шанса. Но если люди увидят источник разрушений, если они посвятят себя величайшему из всех крестовых походов, походу во имя абсолютности разума, XX в. получит еще один шанс.
Глава девятая
Кант против Салливан
1970
В первом эссе сборника «Для нового интеллектуала» (For the New Intellectual), где обсуждается целенаправленная атака современных философов на человеческий разум, я отсылала к делению философов на два лагеря: «тех, кто заявляет, что человек обретает знания о мире, выводя их исключительно из понятий, возникающих в его голове и не берущих начало в восприятии физических объектов (рационалисты), и тех, кто считает, что человек берет знания из опыта, то есть прямым восприятием непосредственных объектов, без обращения к понятиям (эмпирики). Говоря проще: тех, кто присоединяется к шаманам и покидает реальность, и тех, кто цепляется за реальность и пренебрегает разумом».
В последние десятилетия доминирующей модой у академических философов был воинствующий эмпиризм. Его сторонники отбрасывали философские проблемы, заявляя, что такие базовые понятия, как существование, сущность, идентичность, реальность, не имеют смысла; они говорили, что понятия – продукт произвольных социальных конвенций, что только чувственные данные, не обработанные концептуализацией, представляют обоснованную, или «научную», форму знания; также они спорили о том, может ли человек утверждать, что видит перед собой помидор, а не просто красное пятно.
В конце концов стало очевидно, что повара, не говоря уже об ученых, что-то делают с этим красным пятном способами, не являющимися прямым и непосредственным продолжением чувственного восприятия. Как и в любой сфере, ведомой модой, а не фактами, философский маятник качнулся и оказался на противоположной стороне, то есть в стане рационалистов.
Приняв основную предпосылку эмпиризма, что понятия не всегда имеют отношение к воспринимаемым данным, новая порода рационалистов все активнее заявляет о себе и утверждает, что научному знанию вообще не требуется никакого чувственного восприятия (что означает: человеку вообще не нужны органы чувств).
Если эмпирическое направление с его поверхностным, глянцевым, сиюминутным модернизмом квазитехнологического жаргона и псевдоматематических уравнений может рассматриваться как период мини-юбок в философской моде, то рационалисты открывают эпоху юбок до пола, грязных, испачканных, трущихся о тротуар, мало подходящих для поездок в современном автомобиле и самолете (как и для других поездок) и которые вообще трудно назвать предметом одежды.
Увидеть, как низко может пасть эта новая мода и что именно кромки этих юбок собирают по дороге, можно в номере The Journal of Philosophy от 20 ноября 1969 г., журнала, считающегося самым «престижным» американским вестником в области философии и издаваемого Колумбийским университетом.
Ведущая статья называется «Наука без опыта» (Science Without Experience) за авторством Пола Фейерабенда из Калифорнийского университета и Лондонского университета. (Напомню, что под «опытом» имеются в виду данные от органов чувств человека.) Статья заявляет: «Должна существовать возможность представления естественной науки без чувственных элементов, а также возможность показать, как такая наука будет работать».
«Сейчас опыт входит в науку в трех пунктах: проверка, сравнение результатов и понимание теорий».
Кто бы это ни говорил, он не включил в этот список наблюдение, подразумевая, что наука начинается с проверки. Если так, то что «проверяется»? Ответа нет.
«Легко увидеть, что опыт не нужен ни в одном из упомянутых пунктов».
«Для начала он не нужен в процессе проверки: мы можем внести теорию в компьютер, снабдить его подходящими инструментами, на которые он (она, оно), то есть объект, указал, чтобы сделать соответствующие измерения, вернуть их компьютеру, подводя эксперимент к оценке теории. Компьютер дает простой ответ «да/нет», из которого ученый может узнать, подтверждена ли теория, без какого-либо участия в проверке (то есть не подвергаясь влиянию опыта)».
Почувствуйте, как теснятся в голове вопросы. Вот некоторые: кто построил компьютер и смог ли он это сделать без чувственного опыта? Кто его программирует и какими способами? Кто снабжает компьютер «подходящими инструментами» и откуда он знает, что именно они подходящи? Откуда ученый знает, что объект «он» взаимодействует с компьютером?
Однако вопросы отпадают, если вспомнить две ошибки, найденные объективистской эпистемологией, которые помогут если не осветить, то объяснить этот абзац: ошибка опускания контекста и ошибка «украденных понятий», которые статья защищает как верные эпистемологические методы, отталкиваясь от предпосылки, что компьютер уже есть.
