Подумайте об отчаянном финансовом положении частных университетов, затем задайтесь вопросом, что подобная «золотая жила» сделает для них. Общеизвестно, что большинство университетов зависят от правительственных исследовательских проектов как от одного из крупнейших источников дохода. Правительственные гранты неофициально наделяют каждого грантополучателя официальной властью. Именно его влияние – идеи, теории, предложения по найму сотрудников – будет тихо и незаметно доминировать в учебном заведении. Что обеспокоенный долгами директор колледжа сможет сказать носителю выгоды?
Теперь заметьте, что эти гранты были выданы старшим исследователям, что они были «plums», как их с застенчивой циничностью называет The New Republic, для «научных лидеров». Как вашингтонские бюрократы и конгрессмены узнают, какого ученого нужно поддержать, особенно в такой противоречивой сфере, как общественные науки? Самый простой способ – выбрать того, у кого хорошая репутация. Заслужена ли эта репутация или нет, верны ли его достижения или нет, появились ли они благодаря талантам или протекции, обществу или случайно – это те вопросы, которые не рассматриваются и не могут быть рассмотрены людьми, присуждающими награды. Когда не получается (или запрещено) выносить решение, исходя из личных предпочтений, главной проблемой становится не выбор, а оправдание выбора. Именно это заставит членов комиссий, бюрократов и политиков тяготеть к «громким именам». Результат – дополнительная помощь и без того влиятельным людям, то есть укрепление статус-кво.
Хуже всего, что к этому методу выбора прибегают не только трусливые и коррумпированные, но и честные чиновники. Метод навязан им существующими условиями. Чтобы продвинуть независимое и обоснованное суждение о ценности каждого номинанта или проекта в каждой научной сфере, чиновник должен быть универсальным ученым. Если он консультируется с «экспертами», то дилемма сохраняется: он должен либо быть эрудитом, который знает, с кем надо консультироваться, либо оставить решение за теми, кто был учениками профессоров, о которых и нужно вынести решение. Следовательно, присуждение наград известным «лидерам» кажется ему единственно справедливой политикой, ведь «кто-то же сделал их известными, кто-то уже точно знает, даже если я – нет».
(Если бы чиновники попытались миновать «лидеров» и дать гранты многообещающим новичкам, несправедливость и иррациональность ситуации была бы намного хуже, поэтому у большинства из них есть предчувствие, что так делать не надо. Если стипендия требует оценки существующих знаний в каждой области, то только всезнание поможет провести такую оценку, что и показали различные спонсируемые из частных источников конкурсы, направленные на поиск будущих талантов.)
Более того, сложившиеся условия запрещают честному чиновнику опираться на собственное суждение. Он должен быть «беспристрастен» и «справедлив» при принятии решения о присуждении наград в общественных науках. Чиновник, не обладающий хотя бы минимальными знаниями и убеждениями в этой области, не имеет морального права быть государственным служащим. При этом требуемая от него «справедливость» подразумевает: он должен отбрасывать в сторону, игнорировать либо уклоняться от своих убеждений (ведь они были бы «предубеждениями» или «цензурой») и продолжать раздавать большие суммы общественных денег с непредсказуемыми последствиями для будущего страны, не оценивая сущность идей грантополучателей, то есть не прибегая вообще ни к какому суждению.
Награждающие часто прикрываются заявлениями, что, выбирая признанных «лидеров», они действуют «демократично» и поощряют избранных обществом людей. Но в этой области нет демократии. Наука и разум не работают путем голосования или общего согласия. Самые известные совершенно не обязательно самые лучшие (как и наименее известные). Поскольку здесь применяются не рациональные стандарты, то метод тех, кто присуждает награды, ведет к оценке личности, а не идей, продвижения, а не заслуг, «престижа», а не истины. Результат: власть газетчиков.
Получающие выгоду от государственной помощи обычно находятся среди тех, кто громче всех протестует против «тирании денег»: наука и культура, восклицают они, должны быть освобождены от произвольной власти богатых собственников. Но есть одно «но»: богатые не могут ни купить целую нацию, ни принудить ни одного частного лица. Если богач хочет поддержать культурную деятельность, он может это сделать лишь в строго ограниченных размерах, и он несет ответственность за последствия своих действий. Если он не опирается на собственные убеждения, а просто потакает своим иррациональным прихотям, то результаты будут противоположны его изначальным целям: его проекты и протеже игнорируются и презираются в их профессиональных кругах, и никакие деньги не купят ему влияния на культуру. Подобно тщеславной публицистике, его предприятие будет пустой тратой частных денег без широкой значимости. Культура защищена от него тремя неуязвимыми компонентами: выбором, разнообразием и конкуренцией. Если он тратит свои деньги на глупые предприятия, он вредит только себе. И что важнее: он тратит собственные деньги, они не отняты силой у нежелающих отдавать их просто так.
Фундамент зла государственных грантов покоится на том факте, что людей принуждают платить за поддержку идей, диаметрально противоположных их собственным. Это серьезное посягательство на индивидуальную целостность и сознание. Недопустимо брать деньги разумных людей на поддержку Б. Ф. Скиннера, или наоборот. Конституция запрещает религиозные государственные учреждения, верно обозначая их существование как нарушение индивидуальных прав. Поскольку верования человека защищены от насильственного внедрения, тот же принцип должен защитить его обоснованные убеждения и запретить государственное вмешательство в сферу мысли.
В социальном плане самые разрушительные последствия тирании распространяются неразличимой, неофициальной группой людей: фаворитами чиновников. Согласно истории абсолютных монархий, именно королевские фавориты всегда творили самое чудовищное беззаконие. Даже монарх был ограничен необходимостью демонстрировать некое подобие справедливости, чтобы защитить свою репутацию от народного негодования. Но получатели произвольной, капризной благосклонности монарха обладали властными привилегиями без ограничений. Именно среди коварных, вероломных и лицемерных лизоблюдов королевского двора находились самые худшие проявления власти. Это истинно для любой политической системы, оставляющей для таких людей лазейки, – и для абсолютной монархии, и для диктатуры, и для смешанной экономики.
Сегодня мы наблюдаем одно из самых худших проявлений власти в интеллектуальной сфере нашей страны: власть фаворитов, неофициально привилегированных, частных групп с правительственными полномочиями, но без государственной ответственности. Это изменчивые группы, часто враждующие между собой, но объединяющиеся против «посторонних»; они всеми силами стремятся завладеть кратковременной благосклонностью, их точный статус не известен ни самим членам групп, ни их врагам, ни их покровителям среди сотен конгрессменов и тысяч бюрократов, которые напуганы этими франкенштейновскими творениями. Как и в другой игре, лишенной объективных правил, успех и власть здесь зависят от зазывал (газетчиков) и обманщиков.
