Доктрина справедливости (и миф об общественной собственности) основана на любимой иллюзии слащавых социалистов, то есть тех, кто хочет совместить силу и свободу, и кого стоит отличать от кровавых социалистов, то есть коммунистов и фашистов. Эта иллюзия – убеждение, что народы («массы») в большинстве безымянны, что инакомыслящие группы встречаются редко и их легко устранить, что монолитная воля большинства превалирует и что любая несправедливость совершается только по отношению к упрямым индивидуалистам, которые, в теориях социалистов, все равно не считаются. (Смотрите дискуссию о том, почему телевидение и радио должны быть частными, в эссе «Кому принадлежат радиоволны?» в книге «Капитализм: Незнакомый идеал»
[77].)
На практике доктрина справедливости приводит к рискованной норме «центристского» подхода – неуверенности, компромисса и страха (с «центром», медленно смещающимся влево), то есть контролю со стороны влиятельных кругов, ограниченного только остатками традиции свободы: пустыми словами в адрес «непредвзятости», страхом быть пойманными на слишком очевидной «несправедливости» и практикой показухи, представленной теми редкими случаями, когда эфирное время отдается представителям крайних и по-настоящему значимых точек зрения. Такая политика по своей природе временна. Тем не менее «показуха» – последний шанс защитников свободы, по крайней мере в существующих условиях.
Нет эквивалента доктрины справедливости в сфере, гораздо более важной для нации, чем радио- и телевещание, сфере, определяющей интеллектуальные тенденции страны, то есть доминирующие идеи в головах людей, в культуре, во влиятельных кругах, в прессе и, конечно, в эфире, – в сфере образования.
Пока высшее образование представлялось в своем большинстве частными колледжами и университетами, проблем несправедливости не существовало. Частное образовательное учреждение имеет право поддерживать любые идеи, которые оно сочтет нужными, и исключать противоположные; но у него нет власти навязывать свою позицию оставшейся части страны. Оппоненты имеют право открывать собственные школы и преподавать свои идеи или широкий спектр точек зрения. Конкуренция на свободном рынке идей сделает за них все остальное, определив успешность или провал каждой школы, что исторически и было курсом развития больших частных университетов. Но рост государственной власти, государственных университетов и налогообложения привели частные университеты к нарастающему контролю государства и зависимости от него (на эту тему смотрите статью «Налоговые льготы для образования» (Tax Credit for Education) в выпуске The Ayn Rand Letter от 13 марта 1972 г.). Действующий закон о предоставлении федеральной помощи высшему образованию сделает эту зависимость практически полной, устанавливая таким образом государственную монополию на образование.
Критически важный вопрос, нависающий над будущим нашей страны, таков: что будут преподавать университеты без нашего согласия и за наш счет? Какие идеи будут пропагандироваться или исключаться (этот вопрос применим ко всем государственным и полугосударственным образовательным учреждениям. Под «полугосударственными» я имею в виду бывшие частные учреждения, которые начинают поддерживаться общественными фондами и контролироваться государством).
Государство не имеет права назначать себя арбитром идей, а государственные учреждения не имеют права преподавать лишь одну точку зрения, исключая остальные. У них нет права служить убеждениям одной группы граждан, игнорируя остальных. У них нет права навязывать неравенство гражданам, которые несут равный груз поддержки этих учреждений.
Как и в случае с государственными грантами в науке, крайне неверно принуждать человека платить за обучение идеям, диаметрально противоположным его собственным, – это серьезное нарушение его прав. Нарушение становится чудовищным, когда его идеи исключаются из публичного преподавания: это означает, что он вынужден платить за пропаганду того, что он считает ложью и злом, и за запрет того, что он считает правильным и истинным. Если есть более отвратительный вид несправедливости, то я прошу любого жителя Вашингтона его назвать.
Именно такая форма несправедливости совершается современной политикой в подавляющем большинстве наших государственных и полугосударственных университетов.
Широко распространено мнение, что телевидение и пресса предвзяты и все больше отклоняются влево. Однако они – образцы непредвзятости и справедливости по сравнению с ужасающей нетерпимостью, предрассудками, искажениями и диким мракобесием, захватившим большинство организаций высшего образования, в вопросах более глубоких, чем политические. За редким исключением каждый из факультетов и учебных дисциплин управляется собственной кликой, которая вмешивается и практически исключает преподавание теории или точки зрения, противоречащей ее собственной. Если частная школа это разрешает, она имеет на это право; государственная или полугосударственная – нет.
Противоречивость – клеймо нашей эпохи; нет ни одной темы, особенно в гуманитарных науках, которая не рассматривалась бы с разных точек зрения разными школами мысли (это не означает, что все они верны, это означает, что они просто есть). При этом большинство факультетов, особенно в ведущих университетах, предлагают лишь одну точку зрения (замаскированную незначительными вариациями) и сохраняют свою монополию простыми увертками: игнорируя все, что не вписывается в их воззрения, притворяясь, что других позиций не существует, и сужая несогласия до разбора мелочей без внимания к основам.
Сегодня большинство философских факультетов контролируются таким направлением, как аналитическая философия (неудачного продукта скрещивания философии и грамматики, союза, чей отпрыск менее жизнеспособен, чем мул), с остатками своих предшественников – прагматизма и логического позитивизма, которые все еще остаются модными. Факультеты, которые считают себя более широко мыслящими, включают оппозиционную теорию – другую сторону кантовской монеты, экзистенциализм (одна сторона утверждает, что философия – это грамматика, а другая – что философия есть чувства).
На психологических факультетах есть немного фрейдистов, но доминирует здесь бихевиоризм, чей лидер – Б. Ф. Скиннер (здесь основное противоречие между утверждением, что человек движим врожденными идеями, и утверждением, что у него вообще нет идей).
Экономические факультеты захвачены марксизмом, который при разбавлении приобретает форму кейнсианства.
Чем контролируются политологические факультеты и школы делового администрирования, легче всего показать на примере: недавно в знаменитом университете из Лиги плюща
[78] декан Школы бизнеса предложил переименовать факультет в «Школу менеджмента», объяснив это тем, что коммерческая деятельность сейчас не особо популярна среди студентов и большинство из них хотят работать в некоммерческих организациях, например в правительстве или благотворительных фондах.
