Три дня спустя почта принесла письмо в конверте с эмблемой «Уэдербис»: миниатюра с картины Джорджа Стаббса — жеребец, стоящий под дубом.
Я малодушно боялся его распечатать. Оно, наверно, начинается: «Мы сожалеем...» Ладно, надо смотреть фактам в лицо. Я открыл конверт. Письмо начиналось: "Мы с удовольствием... " С удовольствием.
— Правда, что ты получил работу в «Уэдербис»? — позвонил вечером отец.
— Да. Откуда ты знаешь?
— Почему ты не попросил меня помочь?
— Как-то не подумал.
— Бен, ты приводишь меня в отчаяние. — Голос звучал необычно раздраженно, но в отчаянии он не был.
Отец объяснил, что за обедом в Сити беседовал с одним из кузенов семьи Уэдербис, и тот рассказал обо мне. Паутина сведений при болтовне в Сити далеко превосходит Интернет.
Я спросил, можно ли вывезти Будущее Сары из Девона.
— Я найду тренера.
— Спасибо.
Спенсер Сталлуорти ворчал. Джим пожимал плечами: жизнь никогда не стоит на месте. Поблагодарив, я расстался с ними и повез моего гнедого друга в новый дом.
В «Уэдербис» меня определили в отдел операций со скачками, который занимался заявками, скакунами, весом, наездниками, перевозками. Короче, всеми деталями каждой скачки в Британии, производя ежедневно до тысячи трансакций, а в особенно деловые дни до трех тысяч.
Это происходило с компьютерной скоростью, только легкое свечение экранов падало на столы и плоскость пола. И кругом спокойная тишина, так поразившая меня при первом визите. Всего несколько дней назад мне исполнился двадцать один год. И я предполагал, что моя молодость, наверно, поставит меня в невыгодное положение. Но вскоре я обнаружил, что молод весь персонал. И всем нравится то, что они делают. Через месяц я уже не мог представить себя работающим где-то в другом месте.
И еще, очень часто мелькало мое имя. И потому, что я участвовал в скачках. И потому, что за соседней дверью находился отдел администрации скачек, который имел дело со сведениями о владельцах и жокеях. И стало своего рода расхожей шуткой: «Эй, Джулиард, если ты в Фонтуэлле участвуешь с этим конягой, то твой вес добавит ему семь фунтов пенальти!» или «Эй, Джулиард, в Ледло у тебя опять будет лишний вес. Не налегай на сливовый пудинг!»
Будущее Сары, насколько я мог судить, радовался смене мягкого воздуха Девона на резкие ветры северных графств. Он все еще приветствовал мое утреннее появление долгим покачиванием головы и шумным выдыханием воздуха из своих широких ноздрей. И вроде бы он считал нормальным, что я обнимаю его за шею и шепчу ему, что он классный парень. По-моему, он и сам так думал.
Люди, которые утверждают, что не может сплавиться сознание животного и человека, наверно, намеренно вводят себя в заблуждение. После нескольких лет, когда мы вместе переживали интимное ощущение скорости, гнедой и я пришли почти к такому братству, какое в идеале возникает между особями разных видов.
Однажды в субботу, примерно через год после того, как я начал работать в «Уэдербис», мы с гнедым встали на старт в Таусестере. Обычный заезд стипль-чеза на три мили. Неприметные цвета, серый с золотом, которые показывали, что лошадь принадлежит отцу. Почти невидимый мелкий дождь.
Потом говорили, что на трибунах вроде бы никто ясно не видел, что же произошло. С моей точки зрения, мы чисто и продуманно подошли к взятию очередного препятствия — большого темного открытого рва с забором, который поднимался по склону холма, дальше шла прямая дорожка. В нас врезалась и опрокинулась другая лошадь. Ее толчок полностью лишил моего коня равновесия. В прошлые годы он несколько раз преодолевал такое препятствие и чувствовал себя здесь специалистом. Ни он, ни я не ожидали катастрофы. Но тут его ноги разъехались в стороны. Он тяжело рухнул в кучу обломков, сбросив меня через голову вперед. Я приземлился в такой скрюченной позе, которая тотчас сказала, что у меня перелом кости. Хотя я еще и не знал какой. Я лишь услышал, как она треснула. Я быстро откатился в сторону, пряча под себя голову, чтобы защититься от копыт мчавшихся за нами скакунов. Остальные участники заезда, полутонные лошади, с грохотом проносились над моей головой. А я, встревоженный, затаив дыхание, лежал на скользкой траве, чувствуя кровь во рту и в носу. Наверно, хорошо, что во время неконтролируемого падения я потерял защитные очки.
Шум соревнования умчался вперед к следующему препятствию. Два скакуна и два жокея остались в стороне. Лошадь, которая врезалась в Будущее Сары, встала на дрожавшие ноги и, словно во сне, побрела по полю. Не усидевший на ней жокей нагнулся ко мне.
— Ты в порядке, старина? — Он, как умел, выразил свои извинения.
Я схватил его за руку, чтобы встать на ноги, и понял, что сломанная кость находится где-то возле левого плеча.
Будущее Сары тоже уже был на ногах и пытался идти, но только ковылял по кругу. Он не мог наступить на одну из передних ног. Служитель поймал его и держал под уздцы.
В отчаянии я подошел к гнедому, пытаясь убедить себя, что это неправда, что такого не может быть. Немыслимо, чтобы после долгих лет нашего близкого товарищества все вдруг подошло к краю пропасти.
Я знал, как знает любой опытный наездник, что тут ничего нельзя сделать. Я стал причиной того, что Будущее Сары, как и сама Сара, ушли в вечность.
Я плакал. Не мог сдержаться. Лицо мокрое будто от дождя. Лошадь сломала переднюю ногу. Ее жокей — левую ключицу. Лошадь умерла. Жокей остался жив.
Глава 10
Когда я начал работать в «Уэдербис», отец не продлил страховку гнедого. Отчасти потому, как он сказал, что скакун постарел и упал в цене. И отчасти из-за своей щепетильности. Чтобы «Уэдербис» не пришлось платить, если лошадь погибнет.
Я позвонил ему, но он не стал слушать извинения, а просто сказал: «Не повезло».
Когда через два дня после Таусестера я пришел на работу, человек, проводивший со мной собеседование, подтянул стул к моему столу.
— Конечно, мы оплатим страховку вашей лошади, — начал он.
Я объяснил, почему отец не стал продлевать страховку.
— Я пришел не для того, чтобы говорить о вашей потере, — перебил он меня, — хотя я вам искренне сочувствую. Как ваша рука? Все нормально? Я пришел спросить вас, не будете ли вы заинтересованы в переходе из этого отдела в наш отдел страховой службы и работе там, начиная с нынешнего дня?
Отдел страховки — это одна длинная комната со стенами из книг. Книги и досье. Досье и книги. И еще два сотрудника чуть старше двадцати. Один оставил фирму. Не хочу ли я занять его место? Конечно, хочу.
На одной неделе на двух Джулиардов обрушилось продвижение по службе.
Еще один внутренний переворот перетасовал карты в правительстве. И когда обиды улеглись, отец поднялся выше — в кабинет министров, в кресло министра сельского хозяйства, рыболовства и продовольствия. Я поздравил его.
