Когда же шофер свернул за угол – к дому, Баханов уже и дверцу открыл. Нервно усмехнулся – и расслабился: в его окне горел свет, он хотел что-то пояснить таксисту, но лишь махнул рукой и быстро пошел к подъезду.
В расстегнутом пальто он буквально ворвался в комнату. Молча они смотрели друг на друга – и впервые, может быть, радовались друг другу.
– Ты дома?
– Да, уже поздно… Здравствуй, Вадим.
– Здравствуй, Маша. – Хотелось засмеяться, подхватить ее в охапку, но он лишь сказал: – На улице совсем весна. – Снял шапку, глубоко вздохнул, точно через стены и окна вбирая в себя запах весны, вытер широкой ладонью холодный вспотевший лоб и повторил: – Совсем, говорю, весна.
– Весна, – согласилась Маша и как будто изнутри улыбнулась. Ей тоже хотелось, чтобы Вадим обнял ее.
10
Что-то изменилось. Жизнь входила в иное русло: прекратились вечерние откровения, каждый уделял больше внимания и времени себе. Маша вдруг стала строже относиться к занятиям в школе и к своему внешнему виду – все что-то стирала, подшивала, перешивала, она как будто на глазах взрослела. Однако внешние перемены не являлись следствием перемен внутренних: бытовые трения и размолвки попросту приводили их в естественное состояние, стряхивали налет неожиданности, заставляя относиться друг к другу, как относятся отец к дочери или брат к сестре.
Поначалу они приглядывались, узнавали, привыкали друг к другу – теперь же этот этап прошел, и надо было просто жить.
Двадцать второго апреля Баханов негаданно оказался незваным гостем у местного искусствоведа и, считалось, художника Риты Миллер. Художника-то в общем из нее не вышло, выдающегося искусствоведа – тоже, но Рита Миллер всюду работала, всюду что-то делала, учила – всюду преуспевала и считалась находкой для областного центра. Она и лекцию от общества «Знание» могла прочесть, и провести экскурсию по городу или по музею, и статью в газету могла написать, не говоря уже о руководстве кружком ИЗО при Дворце пионеров. Поистине – фигура незаменимая, а вот поди ж ты – сама заурядность.
Для газеты понадобился репортаж с выставки столичных художников, Баханов и пришел подрядить Риту Миллер, зная, что она безотказная и – что самое важное – обязательная. Пришел как работодатель-подрядчик, а тут застолье.
– Ого! Авангардисты за обедом! – Баханов с неподдельной завистью с порога оглядывал комнату-мастерскую и ее обитателей. Всюду стояли и висели незавершенные работы – картон, небольшие, на подрамниках, холстины. Воняло краской и ацетоном. Посреди мастерской стол, заваленный всякой всячиной, и здесь же бутылка коньяка, яичница с ветчиной и луком, шпроты, яблоки, хлеб.
И квартира у Риты Миллер была в этом же доме, но в квартире Баханову бывать не приходилось.
– Вот так Баханов-молодец! – воскликнула навстречу Рита Миллер. – А я только-только сказала сыну, что у наших друзей носы позаложило: на столе пять звездочек, а никто не идет – явление крайне несерьезное… Хотя Вадим-то Сергеевич нас и вовсе забыл – полгода не бывал.
– Три месяца, три, – уточнил Баханов и виновато склонил голову, как на плаху – руби. – А вы как – по поводу или без повода? – уже присаживаясь к столу, поинтересовался он.
– Э, на сей раз мы по поводу – вот виновник, семнадцать лет.
Баханов напрягся, нахмурился, а затем в полном разочаровании так и обвис на стуле.
– Ну, надо же! О вашем дне рождения я не знал – все ясно. Но ведь у моей Маши завтра день рождения! Забыл – вот это я прокололся…
– Вадим Сергеевич, – Фрида? А Машу – нэт, нэ знаем.
– О, Машу знают все!.. Но о ней в другой раз, сегодня – день рождения.
Откровенно гостю не был рад Клим… Худой, большеглазый и по-юношески нескладный, на редкость болтливый и добродушный, он и вовсе был бы смешон со своей патлатой головенкой на тонкой шее, если бы не его одаренность: художник, хотя поступать учиться только намеревался… Выпив рюмочку за свое здоровье и за успех в творчестве, Клим тотчас и поднялся из-за стола:
– Ну, моя Рита, если ты отстегнешь мне пятерочку, то я не против удалиться для продолжения торжеств в кругу безусых.
– Вот, вот, надоела мать-старуха. – Рита Миллер притворно скривила рот, и тотчас же заструилась елеем. – Только не до утра. Климушка, пожалей свою бедную мать, не увлекайся…
Клим вытянул шею и расплывчато улыбнулся:
– А что, правда, Вадим Сергеевич, мировая у меня мама, гениальная Рита Миллер? По матери мне капитально повезло!
– Пожалуй, Клим, тебе повезло, хотя не знаю— капитально ли, – серьезно, даже строго ответил Баханов.
Не успел Клим переступить за порог, как Рита Миллер ринулась на Баханова:
– Послушай, что у тебя там за метаморфозы: то Фрида инкогнито отвалила, теперь объявилась какая-то Маша – тоже инкогнито? Ты забываешь, что на свете есть Рита Миллер, которой не безразлично твое положение… – И вдруг, точно рабочую жилу подрезали – угасли восторженность и многословие, она, видимо, перехватила внутреннее состояние Баханова – и тотчас перестроилась: – Слушай, старик, а дела твои швах, если от тебя ушла Фрида… по крайней мере, дальше ты никуда не пойдешь, если только потеснят, – это тебе говорю я – Рита Миллер.
– А мне и не нужно ничего, идти мне некуда – идеи нет.
– Потому она и ушла, что ты оказался не на высоте. Фрида, Вадим Сергеевич, – жена для избранных, так что не взыщи, она с голубой кровью.
– Оставь, Рита, треп этот – таких ли цветных я видел! – все люди, все одинаковые, все фитилят и дохнут – поверь опыту.
Мельком же про себя Баханов подумал: «И что перебил? Что это у нас за манера: как только посторонний начинает искренне говорить, тотчас стремимся сбить его с откровенности, как если бы насильно заставили его говорить откровенно, а теперь извиняемся, исправляем ошибку – ух, какие мы глупые, до гениальности. Впрочем, Рита Миллер – человек особый: слово молвит – соловей поет. Говори, Рита. Приемлю все…»
«Какие же они странные, мужики русские. Не понимает, что Фрида не просто баба, не только жена, обязанная рожать детей для продолжения рода… Она, понятно, надеялась вытянуть Вадима в авангард – для дела, а он или шибко наелся, или все та же обломовщина позволила ему вывернуться из-под влияния. А потом – Фрида оказалась бездетной дамой, а это – почти крах. Вот и поставила на Баханове крест, а он решил, что она благородно отступила ради будущей его семьи…»
Рассудив так, вслух Рита Миллер заговорила степенно и даже назидательно:
– Ты, Вадим Сергеевич, чем-то напоминаешь мне моего Ивана. Одаренный актер, но не Качалов – трагедия! Вот и пошел на водопой – наверно, совсем спился… А они иначе живут. Каждый выбирает активную зону, и если даже не достигнет каких-то вершин, то уж в этой активной зоне будь необходим и влиятелен – для общего дела этого достаточно. А вы пытаетесь все довести до самопожертвования, а нет – начинаете спиваться, впадать в мировую скорбь…
