Дед конечно мне не сразу открыл. Я ещё минуту или две ждала, пока он, стуча тростью и шаркая старыми тапками доковыляет до двери. К тому времени то шоковое состояние в которое я впала после услышанного от матери прошло. Когда щелкали замки я ещё держалась, но, когда дед-таки открыл мне, я, по-моему, уже вовсю заливалась слезами.
- Я Вам торт принесла, — продемонстрировала ему на вытянутой руке «гостинец».
— Прямо так и мне, — с недоверием переспросил дед и натянул на переносицу свои очки. Сразу отметив важное. — И прямо как твоя мамаша любит.
Я опять хлюпнула носом, и он проворчал.
— Да что ж ты сразу скуксилась как морда мопса! Заходи уже! Горемыка! Я как знал, даже чайник поставил.
— Да это всё чёртовы гормоны, наверное, — виновато оправдалась я. — Сама не понимаю, почему так часто плачу в последнее время.
Дед растянул губы в усмешке.
— Доводят потому что. А не. Слово-то какое ввернула — «гормоны»! — едко поддел он меня, пропуская в свою квартиру. Я стерла слёзы со щеки тыльной стороной ладони. Кто бы мне сказал ещё несколько месяцев назад, что единственным человеком, который окажет мне поддержку в трудный период будет дед Степан, я бы в лицо ему рассмеялась. А сейчас молча плетусь за ним на кухню, понимая, что если даже он и ворчит, то мне в его доме всё равно как-то спокойнее. Опять же про бабку свою он любит рассказывать и как-то тепло на душе становится. Как будто утраченная мной вера в любовь и нормальные человеческие отношения снова ко мне возвращается. Несмотря на то, что другие люди нас сейчас окружают. Совсем другие. Да и мы уже не такие как наши старики.
20
Не знаю. Наверняка это деду Степану было не нужно. Но мне так хотелось выговориться. Хоть кому-нибудь. Я даже толком не надеялась, что он поймёт меня. Но из-за этой беременности я чувствую себя какой-то неприкаянной. Я постоянно плачу. И прав дедушка Глеба. Это совсем не потому, что на меня так влияют гормоны. Просто меня жутко расстраивает такое вот отношение ко мне и моему ребёнку от самых близких мне людей.
Сажусь напротив старика на их маленькой кухне, и дед отставляет свою трость к стенке. Я же ставлю на стол коробку с тортом, на который если честно мне уже даже смотреть противно. Старший Степнов опять косится на мою скривившуюся физиономию и тяжело вздыхает.
— Ну хорош сырость-то разводить! Иди вон лучше чашки возьми и чай мне подай. А потом уже рассказывай, чего у тебя там стряслось такого?
Я всхлипываю, но послушно иду к шкафчикам. Достаю правда кружки вместо чашек, но когда ставлю перед стариком одну из них, то он делает вид, что не замечает моей ошибки и не ворчит по этому поводу. Опять сажусь рядом с ним и теперь обхватываю ладонями пузатые бока своей кружки, не зная, как завести разговор. На уме крутится только одно, поэтому от обиды это и выпаливаю, надеясь хотя бы на совет.
— Дед Степан, может действительно все вокруг правы, а я принимаю неправильное решение? Ну ведь и в самом деле никому не нужен этот мой ребёнок. Все хотят, чтобы я от него избавилась. Мать вон даже таблетками меня опоить хочет, чтобы выкидыш спровоцировать, — от мыслей о матери к горлу опять подступил ком, но я втягиваю носом воздух и цепляюсь в свою кружку, чтобы сдержать слезы.
— Тыц-тудыц! — хмуро фыркает старший Степнов, подрастеряв последние капли дружелюбия по отношению ко мне. — Все хотят! Ну а сама-то ты чего хочешь?!
Я даже растерялась от его сурового тона. Хотелось, чтобы хоть кто-нибудь меня пожалел. Но кажется я пришла не по адресу с этими своими желаниями. Дед Степан меня явно не собирался гладить по головке и приговаривать, какая я бедная и несчастная. Вот я и ляпнула первое, что пришло в голову.
— Ну. Как чего? Родить. Это же ребёнок мой.
— Так ведь он никому не нужен! — сердито выговаривает мне дед. Я ещё больше опешила от его тона и непроизвольно схватилась за живот.
— Как это никому? А мне? Мне нужен!
Дедок усмехается.
— Ишь, схватилась будто отберут. Тогда чего сырость разводишь?
Я сглотнула и, положив руки обратно на стол, провернула кружку в ладонях. Собрать мысли в кучу казалось непосильной задачей.
— Понимаете, я мешаю сейчас матери… У неё есть любимый человек… Но она не может быть с ним вместе потому что из-за меня он не хочет с ней сходиться…
Говорю как-то сумбурно, не зная можно ли рассказать деду, что этот мужик женат. Выкладываю о своих планах о съемной квартире и о том насколько это было бы неразумно сейчас, но по мере моего нелогичного лепета на губах старика расцветает всё более издевательская усмешка.
— Это мамаша твоя своего внука на плешивого хахаля что ли променять хочет? — хмыкает дед спустя минуту. — Так это она губу раскатала. А ты вот что. Не спеши деньги тратить и на чужую квартиру съезжать. Поживи пока у меня. Поглядим как её мужик отбрехиваться будет.
Я подняла на него свой взгляд. В его глазах было столько азарта, что я поняла, что он именно этот вариант развития событий ожидает увидеть.
— А? А с чего вы взяли, что именно так всё и будет? Да и как Глеб к этому отнесётся? Нет. Я не могу. К вам ведь это неудобно. Это как-то с моей стороны, — хотя Глеба же ещё целых две недели не будет. — Но ведь этот мамин Анатолий Николаевич действительно может мать обманывать опять. Просто я для него теперь как удобный предлог, чтобы с мамой не сходиться…
А она и рада стараться. Уши развесила и только и ищет способ от меня избавиться. Вообще для меня был бы идеальный вариант съехать от матери хоть на какое-то время. Хоть на пару недель. Пусть она успокоится. Ну а если мужик этот её не обманывает, то потом на съемную квартиру съеду. Придумаю что-нибудь. Найду подработку. Обхватила голову ладонями, найдя наконец хоть какое-то решение, и почти радостно улыбнулась.
— Дед Степан, вы правы! Зачем мне насовсем-то съезжать! Я ведь могу подругам позвонить! У них пока пожить. Пока мать не образумится!
— Это тем, которые на аборт тебя отправляли? — напоминает старик. Но я уже почти не слышу его. Достаю из сумки свой телефон и ищу в контактах нужные номера.
— Но они просто говорили. Таблетками они ведь меня пичкать не собирались правильно? Да и пусть мне хоть все уши прожужжат своими дурацкими советами. Я же всё равно по-своему поступлю!
