— Нет, — ответил Питер. — Я счастлив, как никогда. Честно. С ней так весело. Она постоянно меня смешит. На днях, когда я вернулся домой, она…
— Ну, ты, главное, не спеши.
В те редкие моменты, когда Уилл все же встречался с Хелен, он испытывал какое-то странное ощущение в животе, которое пытался списать на то, что выпил мало крови или вышел на улицу, когда еще толком не стемнело. А повидав ее, всякий раз мучился жаждой и отправлялся кутить. Обычно он мчался в Манчестер, где вампирская тусовка как раз расцветала пышным цветом, и до одури напивался из какой-нибудь шейки, зацепившей его внимание, независимо от согласия ее обладательницы.
А потом это случилось.
Тринадцатого марта 1992 года Питер сообщил брату, что рассказал Хелен все.
— Все?
Питер кивнул и отпил еще крови прямо из кувшина.
— Она знает правду обо мне и принимает меня таким, какой я есть.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ну… мы поженимся. В июне. Мы уже назначили дату регистрации. Она хочет, чтобы я обратил ее во время медового месяца.
Уилл с трудом поборол желание ткнуть брата вилкой в глаз.
— Ясно, — ответил он. — Искренне рад за вас.
— Я знал, что ты порадуешься. Я ведь поступил, как ты советовал.
— Да. Это верно, Пит. Ты долго сдерживался, а потом рассказал ей все.
У Уилла почва ушла из-под ног.
Он фальшиво улыбался, чего до этого не делал ни разу в жизни. Окидывая взглядом кухню, он повсюду натыкался на следы ее присутствия — кулинарную книгу, эскиз обнаженной женщины в раме на стене, не вымытый со вчерашнего вечера бокал — и понимал, что надо поскорее убраться отсюда. Он вылетел из квартиры, задев ее пальто, висящее в прихожей.
Только на следующий день, когда она явилась к нему — во сне, похожем на картину Веронезе, — Уилл осознал правду. Дело происходило в шестнадцатом веке, на каком-то венецианском свадебном пиру. Карлик-виночерпий наполнял ее золотой кубок. Великолепные дамы, сидящие за столом, были разряжены в пурпурные шелка, в пышные сказочные платья, и только Хелен выглядела точно так же, как в день их знакомства: простая синтетическая водолазка, едва заметный макияж, волосы просто расчесаны, без укладки. И все же никто в этой ожившей во сне фреске не мог сравниться с ней, никто другой не интересовал Уилла.
Он летел к ней вдоль бесконечно широкого праздничного стола и вдруг заметил сидящего рядом с ней мужчину, одетого как принц эпохи Ренессанса, с лавровым венком на голове. Он что-то неслышно шептал Хелен на ухо, и она улыбалась. Только когда он встал, Уилл узнал в нем Питера.
Он постучал золотой вилкой по своему кубку. Все, даже обезьяны, замерли, чтобы выслушать его.
— Благодарю, благодарю вас, лорды, герцоги, пигмеи, карлики, однорукие жонглеры, малые приматы, дамы и господа. Я очень рад, что в этот особенный для нас день вы собрались здесь. Теперь, когда Хелен стала моей невестой, мне больше нечего желать… — Хелен опустила взгляд на тарелку с мясом фламинго и скромно улыбнулась. — Мне остается лишь оформить наши особые отношения. — Уилл с ужасом наблюдал, как Питер опускает воротник ее водолазки и кусает ее в шею. Хелен вздрогнула от удовольствия, усугубляя мучения Уилла.
Свадьбы ему вообще никогда не нравились, но ни одна не производила на него столь жуткого впечатления. Глядя, как Питер льет жидкость из кубка Хелен в рану на ее горле, он понял, что она пила не вино, а кровь Питера. Уилл рванулся вперед с криком «Нет!!!», но на него накинулась сотня обезьян, они принялись душить его, и он провалился во тьму. Проснувшись в холодном поту, он вынужден был признать, что случилось невозможное.
Уилл Рэдли столкнулся с чувством, до ужаса и отвращения похожим на любовь.
За две недели до их настоящей свадьбы он снова вернулся в Лондон и спал в фургоне, украденном у белого растафари в Кэмдене. Однажды вечером Уилл зашел в квартиру — он знал, что брата нет, и не мог удержаться.
— Хелен, я тебя люблю.
Она оторвалась от телевизора — там опять рассказывали про бои в Югославии — и перевела взгляд на него, откинувшись на спинку подержанного кресла-качалки:
— Что-что?
Уилл смотрел ей в глаза без тени улыбки, сосредоточившись на ее крови.
— Я понимаю, что не должен этого говорить, Питер все же мой брат, но я тебя обожаю.
— Уилл, не смеши.
— Можешь смеяться надо мной, сколько хочешь, но это чистая правда. Когда я смотрю на тебя, слышу твой голос, вдыхаю твой аромат, мне хочется схватить тебя и улететь далеко-далеко.
— Уилл, прошу тебя. — Очевидно, он ее нисколько не интересовал как мужчина. — Питер твой брат.
Уилл не кивнул, не покачал головой. Он старался вообще не шевелиться, лишь бы не упустить ее взгляд. За окнами выла сирена полицейской машины, несущейся по Клэпхем-Хай-стрит.
— Хелен, ты права. Самые сокровенные тайны почти всегда неприличны. Но какой в них, на хрен, смысл, если правду не говорить? Объясни мне, пожалуйста.
— Питер вернется с минуты на минуту. Перестань.
— Я бы перестал. Конечно, я бы перестал. Если бы не был уверен, что ты испытываешь то же самое.
Она закрыла глаза руками, прервав зрительный контакт.
— Уилл…
— Хелен, ты же знаешь, что хочешь, чтобы тебя обратил я.
— Как ты можешь так поступать? По отношению к родному брату?
— О, элементарно.
Она встала и вышла из комнаты. Уилл последовал за ней в прихожую; там висела верхняя одежда, словно ряд отвернувшихся от них спин. Всеми силами он заговаривал ей кровь.
— Ты же не хочешь, чтобы это сделал Питер. Ты прекрасно это знаешь. Ну же, Хелен, не будь трусихой. У тебя всего одна жизнь. Так почему не позволить себе вкусить то, чего хочешь? Хелен, если ты протянешь еще две недели, все будет кончено, ты станешь принадлежать ему, и у нас с тобой не останется шансов. Ты их уничтожишь. И я возненавижу тебя почти так же сильно, как ты сама себя возненавидишь.
Хелен совсем растерялась. Она даже не подозревала, что говорит он вовсе не с ней, а с ее кровью.
— Но я люблю Питера…
— У него завтра ночное дежурство. Мы могли бы вместе слетать в Париж. Мы отлично проведем время. Будем парить высоко над Эйфелевой башней, только ты и я.
— Уилл, прошу тебя…
Она уже стояла у двери. У него оставалась одна последняя попытка. Он закрыл глаза и почувствовал всю Вселенную в запахе ее крови. Вспомнил старого мудрого французского кровопийцу Жана Жене и процитировал его:
— Человек, не познавший экстаза предательства, не знает об экстазе вообще ничего.
И продолжал говорить и говорить, не умолкая, все, что угодно, только бы подавить ее истинное «я».
