Легенда о безумной любви
Если верить мемуарам Кшесинской, ее познакомил с цесаревичем сам император Александр III в марте 1890 года, когда царская семья посетила Театральное училище по случаю выпускного экзамена балетного отделения (о чем, кстати, в ее дневнике не упомянуто ни слова). Якобы любовь с первого взгляда вспыхнула тотчас же, но увлечение двух юных созданий еще долгие два года развивалось на чисто платоническом уровне. Однако она с удовольствием вспоминает о своих выступлениях летом в 1890 и 1892 годах в вышеупомянутом Красносельском театре. Главнокомандующим Петербургского военного округа был уже великий князь Владимир Александрович, так сказать, будущий свекор Кшесинской, который запросто заходил к ней в уборную поболтать и весьма сокрушался по поводу того, что недостаточно молод. Тем не менее «до конца своей жизни он оставался моим верным другом», отмечено в мемуарах. Цесаревич около года находился в кругосветном путешествии, но влюбленная Матильда не тратила времени на бесполезную тоску и вздохах по милому другу. В дневнике балерина сообщает о своих регулярных ужинах в лучших ресторанах Петербурга в обществе высокопоставленных балетоманов, что по канонам поведения незамужней девушки того времени выходило за все рамки приличий. Ее первое свидание с наследником состоялось только 11 марта 1892 года на квартире родителей Кшесинской, после чего визиты цесаревича стали регулярными. Если верить записям Матильды, влюбленные проводили время за чтением популярного исторического романа и ни к чему не обязывающей болтовней. Тут же она деловито отмечает, что наследник начал делать ей подарки, «красивые, но не крупные». Уже 24 марта Николай познакомил ее с великим князем Сергеем Михайловичем, который ко всем своим многочисленным обязанностям был также председателем Российского театрального общества, и двумя его братьями. В обществе Сергея Михайловича Матильда исправно посещала рестораны, где вовсю «дула шампузен». В дневнике появилась следующая запись: «Право не знаю, не понимаю себя, Сергей даже не красив, а между тем мне очень нравится». Длительные ночные беседы вела она и с его братом, известным красавцем и гулякой, великим князем Александром Михайловичем. Однажды они «договорились до таких вещей», что обоим стало даже не неловко, а смешно. «Однако если Ники будет медлить, а подобные разговоры наедине, как сегодня, будут часто происходить между Сандро (как его звали в романовской среде) и мной, то нет ничего удивительного, если наши отношения примут иной характер. Сандро замечательно красив, да и это было бы еще ничего, но он слегка разговорился и дал понять, что я ему нравлюсь…» С наследником же роман развивался ни шатко ни валко, и балерина поспешила взять инициативу в свои руки, поскольку ходили упорные слухи о близкой помолвке цесаревича с немецкой принцессой. Она совершенно ясно обозначила свою цель: «Нет, я заставлю Ники полюбить меня, как я хочу!» Тем не менее во всех этих описаниях просматривается холодный расчет: уж если не наследник, так хоть какой-нибудь великий князь! Это только в казино Монте-Карло она всегда ставила на одну и ту же цифру «17», за что и получила прозвище «Мадам Семнадцать». В жизни Матильда Феликсовна, как выражаются англичане, никогда не складывала все яйца в одну корзину и всегда окружала себя гурьбой великих князей, даже тогда, когда добрая треть этой сиятельной ватаги годилась ей в сыновья, а другая – в отцы.
В мемуарах балерины весь роман с цесаревичем изложен совершенно иначе и в высшей степени целомудренно. Она повествует о том, что не имела возможности видеться с наследником в доме родителей
[41], людей строгой нравственности (совершенно несвойственной артистам петербургского балета, отлично знавшим, что почем, и мечтавшим повыгоднее пристроить своих дочерей), и только в начале театрального сезона 1892-93 годов выпросила у отца разрешение переехать вместе с сестрой Юлией (за той ухаживал барон А.А. Зедделер, впоследствии женившийся на ней) в бывший особняк балерины Кузнецовой, который она сняла на Английском проспекте. Искусствовед О.Г. Ковалик в своей книге «Повседневная жизнь балерин императорского театра» пришла к выводу, что сначала Матильда досталась все-таки Сергею Михайловичу, а уж затем «потерявшему голову от страсти» цесаревичу. В мемуарах же Кшесинская намеренно удлинила свой роман с цесаревичем на полгода, чтобы придать ему облик действительно страстной любви, а не проходной интрижки с балетной плясуньей. Далее «моя канарейка» (так будто бы нежно называл ее цесаревич за малый рост) чистосердечно признается, что за все лето 1893 года наследник навестил ее всего дважды (это будучи якобы страстно влюбленным!). 8 августа он уехал вместе с отцом за границу, и вернулся только через 2 месяца, после чего было объявлено об его помолвке с принцессой Алисой Гессен-Дармштадской. Далее состоялось прощальное свидание с цесаревичем «на Волконском шоссе, у стоявшего на обочине сарая с сеном», и общение бывших любовников ограничилось перепиской. В качестве компенсации цесаревич подарил отринутой любовнице дом на Английском проспекте и попросил великого князя Сергея Михайловича опекать безутешную возлюбленную. Дабы смягчить горечь утраты, тот преподнес ей в дар большую дачу в Стрельне. В угоду своей подопечной Сергей Михайлович так и не обзавелся семьей: отказавшись от предназначенной ему в жены по династическим соображениям молодой и красивой великой княжны, он остался холостяком до конца своих дней и даже дал свое отчество сыну балерины от великого князя Андрея Владимировича, пока родители мальчика не узаконили свои отношения.
По-видимому, Кшесинская не так уж и убивалась из-за потери сиятельного любовника, но практически использовала факт этой непродолжительной связи как капитал, на который она всю жизнь ловко наращивала проценты. Известно, что время от времени она как бы вскользь роняла высказывания такого рода:
– Если я лишний раз и не настаиваю на своем, то исключительно оттого, что не хочу, чтобы опять говорили в России, что я все могу благодаря своему влиянию на императора.
Расставание с цесаревичем ничуть не поколебало ее решимости укрепить свои позиции в театре. Она вовсе не выглядела жалкой брошенной женщиной, но являлась на сцену во всем блеске молодости, все возрастающего мастерства и… драгоценностей. 6 ноября 1895 года рецензент «Петербургской газеты», повествуя о своих впечатлениях от спектакля балета «Пахита», сообщал следующее: «Напрасно госпожа Кшесинская, играя во втором действии нищенку, не сняла своих бриллиантовых серег и роскошного жемчужного колье. Просящая милостыню и вдруг в бриллиантах! Несуразно». Нетрудно догадаться, откуда подобные украшения могли взяться у танцовщицы с окладом семьсот двадцать рублей в год. Далее она провернула еще одну операцию, после которой стало понятно, что сбрасывать со счетов брошенную пассию наследника никак нельзя.
В мае 1896 года балетная труппа Мариинского театра выехала в Москву, где совместно с труппой Большого театра приступила к репетициям балета Р. Дриго «Жемчужина», поставленного выдающимся балетмейстером М. Петипа специально для торжеств по случаю коронации Николая II и его супруги Александры Федоровны. Главную роль исполняли прима-итальянка П. Леньяни и премьер Мариинского театра П. Гердт, выступление Кшесинской перед молодой императрицей сочли неуместным. Однако Матильда Феликсовна никак не могла допустить, чтобы такое событие прошло без ее участия. Она пустила в ход все свои связи, и дирекцию театра вынудили ввести ее в полностью готовую постановку. Уже все роли были давно закреплены за участниками и отрепетированы, но теперь к уже существовавшим партиям Белой, Розовой и Черной жемчужины специально для Кшесинской была создана роль Желтой жемчужины. Балетному композитору Р. Дриго, состоявшему в штате императорских театров, вменили в обязанность срочно сочинить дополнительную музыку, что ему приходилось делать не впервые, а Петипа столь же проворно поставил на нее новое па-де-де. Матильда Феликсовна, в полном осознании всей значимости момента, сумела виртуозно блеснуть самыми сильными своими достоинствами и дала понять дирекции и труппе, что ее ведущее положение в труппе незыблемо.
