Однако со временем ребенок, который теперь звался Францем и до определенного возраста говорил только по-немецки (его пришлось заново учить французскому), узнал правду о своем происхождении. Скрыть ее было невозможно, Европа просто кишела бонапартистами, возлагавшими большие надежды на «Орленка» и возрождение династии Бонапартов. Он действительно вырос в красивого, хотя и несколько хрупкого юношу, наделенного острым умом и прекрасными качествами, проявлявшего особую склонность к военному делу. Дамы форменным образом преследовали его, и у него было несколько увлечений блестящими аристократками, впрочем, далеко эти отношения, похоже, не заходили. Наставники и друзья решили, что связь с молодой женщиной, «наделенной умом и чувством», окажет благотворное влияние на Орленка, вследствие частых простуд подверженного приступам депрессии. Как-то он обратил внимание в придворном театре на певицу Терезу Пеш. Друзья герцога сообщили Пеш, что перед ней открылась возможность обрести высокую милость, за которую буквально шло сражение между самыми родовитыми аристократками. Она не заставила себя долго упрашивать – кто откажется от чести стать возлюбленной внука императора, будущего короля (поклонники Орленка последовательно прочили его на один из вакантных тронов – Бельгии, Польши, Греции, не говоря уж о более дерзких планах сторонников во Франции)! Певица с волнением ждала герцога в своей гримерной. Когда он нанес ей визит в сопровождении своего друга, Антуана де Прокеш-Остена, она дала понять, что склонна с радостью принять его ухаживания. На этом все и кончилось. Герцог заявил Прокешу, что ему не понравилась самоуверенность Терезы. Мрачные предчувствия не обманули Орленка: частые простуды осложнили его тяжкий недуг – туберкулез, – и он скончался 22 июля 1832 года во дворце австрийских императоров Шёнбрунн.
Но не на пустом же месте родилась легенда о связи герцога с Фанни Эльслер? Прокеш впоследствии уверял, что герцог даже никогда не беседовал с балериной. Тем не менее за ней закрепилось прозвище «могила Наполеона II». Англичане были готовы платить большие деньги за минутный визит к артистке, чтобы потом похвастать знакомством с такой выдающейся женщиной. По-видимому, сама танцовщица также не опровергала ошибочность этого утверждения, ей льстило, что ее имя связано с одной из самых романтичных особ XIX века.
Историки попытались выяснить, в чем же все-таки было дело. Оказалось, что вся эта история является не более чем иллюстрацией к известной пословице «Что написано пером, не вырубишь топором». Легенду породила любовь французского театрального и литературного критика Жюля Жанена (1804–1874) к броскому словцу и эффектному обороту речи, оставляющему след в памяти. Жанен был невероятно влиятельным критиком, который мог как создать, так и разрушить карьеру артиста буквально несколькими предложениями. Он свыше 30 лет сотрудничал в чрезвычайно солидной газете «Журналь де деба», и слово его не подвергалось никаким сомнениям. Вполне возможно, что до Парижа доходили из Вены какие-то смутные слухи о связи Наполеона II с Фанни Эльслер. Известно, что досужие умы часто связывают между собой имена знаменитостей, выдавая желаемое за действительное, – отчего бы и не посудачить о романе между знаменитой балериной и юношей с такой редкой судьбой? Так вот, в 1834 году сестры Эльслер получили ангажемент в Парижской опере. Жюль Жанен
[3] в своей статье о дебюте новой балерины Фанни Эльслер в балете «Буря» написал о ней: «та, которая вызвала первый и, увы, последний вздох герцога Рейхштадского». Авторитет критика делал любое его утверждение неоспоримым, и печатное слово превратило совершенно ничем не обоснованные слухи в неопровержимую истину.
Так родилась эта красивое предание, настолько красивое, что поэт Эдмон Ростан не преминул использовать его в своей драме «Орленок», имевшей бешеный успех, тем более что роль герцога Рейхштадского исполняла самая знаменитая актриса (и куртизанка) Франции Сара Бернар.
Как видим, более всего привлекали к себе властителей Европы быстроногие нимфы из свиты музы Терпсихоры. Их скорее можно назвать жрицами, служившими двум богам: света и искусства – Аполлону – и непостоянному шаловливому Эроту – божеству любви, сыну Афродиты. Была ли то сила исключительно физической привлекательности этих чародеек, или же к ней присовокуплялось еще и всемогущество их искусства? Для более глубокого исследования данного феномена стоит ознакомиться с историями танцовщиц Барбарины Кампанини, фаворитки прусского короля Фридриха II Великого, и Лолы Монтес, увлечение которой королем Людвигом I Баварским стоило ему трона.
Фаворитка под вопросом
В начале XVIII века в Европе, все еще не решавшейся окончательно сбросить с себя оковы средневековых обычаев, поверий и предрассудков, повеяло, наконец-то, свежим духом. Наиболее дерзкие вольнодумцы осмелились в открытую поставить под сомнение непоколебимые догматы о божественном происхождении королевской власти и всех феодальных устоев. Эти смельчаки вовсю критиковали деспотизм абсолютной монархии и без малейшего стеснения вели разговоры о том, что, исходя из веры в безграничную силу человеческого разума, пора бы переиначить устройство общества на рациональных основаниях. По их мнению, в основе этого нового построения должны лежать политические свободы и гражданское равенство.
Беспощадные остроумцы, накопившие невиданный запас знаний, по большей части своей отчаянные безбожники и ерники, просветители, похоже, не вполне осознавали, что процесс переустройства общества, собственно говоря, уже давно совершался стихийно в виде мучительной вялотекущей борьбы, связанной с переходом от феодальных отношений к рыночным. Само собой, народившуюся буржуазию меньше всего интересовало воплощение в жизнь проповедуемых энциклопедистами гуманистических идеалов. Идеологам же Просвещения хотелось как можно быстрее претворить в жизнь свои грандиозные планы хотя бы в нескольких государствах, дабы потрясенное прекрасными плодами этих преобразований человечество полностью осознало всю полезность предлагаемого ими реформирования общества. Для выполнения своих замыслов часть просветителей во главе с Вольтером сделала ставку на так называемых «просвещенных монархов», которые располагали блестящей возможностью радикально изменить жизнь в своих государствах на новых разумных началах, для чего требовалось провести ряд реформ.
Надо сказать, что этот призыв к очерствевшим монархическим душам нашел-таки отклик в Европе. Первым на него отозвался король Пруссии Фридрих II Гогенцоллерн, давний и страстный поклонник Вольтера. Честно говоря, просветители меньше всего ожидали такой реакции именно из этого государства, слывшего олицетворением отсталости, косности, оголтелого милитаризма и самого настоящего самодержавного деспотизма.
Королевство Пруссия в ту пору являлось составной частью Священной Римской империи германской нации. Это древнее государственное образование ранее включало в себя Германию, занимавшую в нем господствующее положение, и другие королевства, герцогства, княжества, земли и свободные города, которые некогда в той или иной мере действительно подчинялись германским императорам. Со временем власть императора становилась все более и более эфемерной, подвластные ему области превратились в подвассальные владения, весьма слабо зависевшие от императора. Полномочия же самого императора были отнюдь не беспредельны, тем более что этот правитель подлежал избранию князьями-избирателями – курфюрстами. С 1438 года эта весьма условная корона закрепилась за представителями династии Габсбургов – монархов Австрийской империи. После Тридцатилетней войны власть императора стала чисто номинальной, но, тем не менее, долг вассальной преданности объединял под его скипетром в начале XVIII века около 300 суверенных государств. Можно себе представить, как с непривычки поначалу пестрило в глазах у любого, пожелавшего изучить карту Священной Римской империи. Правда, главы этих самостоятельных образований зачастую обладали большинством, но отнюдь не всеми полномочиями, подобающими суверену, – начиная с права избирать императора.
