Но в 1902 году В.П. Лаппу-Старженецкого на посту управляющего петербургской конторой Императорских театров сменил Г.И. Вуич. Подробности этой замены остались неизвестными, имя Лаппы-Старженецкого в связи с событиями в околобалетных кругах больше не упоминалось, а Екатерина Гельцер приняла предложение руки и сердца премьера Большого театра Василия Тихомирова (1878–1856). Кстати, ни в одном источнике не упоминается, когда они обвенчались, вполне возможно, что просто стали жить вместе, в среде артистической богемы в ту пору это было нередким явлением. С профессиональной точки зрения они были полными единомышленниками, танцевали вместе и, даже когда разошлись и у Тихомирова появилась другая семья, сохранили теплые дружеские отношения до самой смерти Василия Дмитриевича.
Вполне возможно, что у любвеобильного Маннергейма в 1902 году действительно была кратковременная интрижка с Екатериной Гельцер. Как писал в своих воспоминаниях Б.А. Энгельгардт
[54], «Маннергейм был большой знаток балета и балерин». Кстати, 26 июля 1902 года балетоман граф В. Муравьев познакомил его с юной Тамарой Карсавиной, дружеские отношения с которой Маннергейм поддерживал довольно долго. Связь с Гельцер и не могла быть длительной, ибо балерина после своего возвращения в Москву в 1898 году наведывалась в столицу лишь временами. Что же касается ребенка от Маннергейма, якобы родившегося 7 декабря 1902 года, то ситуация получается весьма любопытная. Балерина проезжала в Петербург на период с 17 по 19 февраля, 21 февраля вернулась в Москву, а 27 февраля уехала в Монте-Карло на отдых, где оставалась как минимум до 14 апреля. Хотя с 15 до 20 февраля барон был чрезвычайно занят подготовкой к очень важным соревнованиям по высшей верховой езде, где должен был присутствовать великий князь Николай Николаевич, он вполне мог выкроить время для свидания с Гельцер. Но она точно так же наверняка встречалась в Петербурге и с Лаппой-Старженецким (надо же было довести до конца дело о присвоении ей звания балерины), а в Москве – с Василием Тихомировым. Пребывая в таком сложном любовном четырехугольнике, к тому же собираясь замуж, только что получив звание балерины (надо было подтвердить его в глазах чисто театральных поклонников ее таланта), вряд ли танцовщица стала бы обзаводиться ребенком. Уж больно момент был неподходящий. В то время молодые, пользовавшиеся успехом у публики балерины не спешили становиться матерями, тому есть масса примеров. Так откуда же можно с уверенностью утверждать, что этот ребенок, даже если он действительно появился у балерины на свет, был сыном именно Маннергейма, которому, безусловно, был известен ее роман с Лаппой-Старженецким? Кстати нет никакой информации о том, что Маннергейм, не скупившийся на расходы в отношении двух своих дочерей, помогал деньгами еще какому-то молодому человеку, тем более что при жизни в России был весьма ограничен в средствах.
Что же касается легенды о браке, заключенным Маннергеймом с Екатериной в один из последних морозных дней 1924 года, во время прощания со скончавшимся В.И. Лениным, она вообще не выдерживает никакой критики. Якобы Маннергейм тайно приехал в сопровождении охраны (?) в Москву по фальшивым документам, где обвенчался в православном храме с Гельцер (между прочим, со своей женой Анастасией Карл-Густав венчался еще дополнительно в лютеранской церкви), но решил отдать последнюю дань уважения В.И. Ленину как человеку, даровавшему независимость его родине. Во время стояния в бесконечной очереди Гельцер простудилась и заболела крупозным воспалением легких, после чего свежеиспеченный супруг был вынужден оставить ее в Москве и отправиться восвояси в одиночку.
Всем известно отношение Маннергейма, ярого монархиста
[55], к большевикам – с кем только он ни был готов вступить в союз, дабы покончить с их правлением в России, можно сказать, своими руками безжалостно расправился с большевистским восстанием в Финляндии. Так что ни о какой симпатии или уважении к Ленину и речи быть не может. К тому же он был до мозга костей военным, просчитывавшим каждый свой шаг, и ни за что не поехал бы в Россию, где его могли бы либо просто опознать знавшие его люди, либо его двухметровая фигура и военная выправка моментально вызвали бы подозрение. Кстати, подобный случай уже имел место в его жизни 19 января 1918 года, когда он отправился на север Финляндии из южной ее части, охваченной восстанием финских красноармейцев, которых поддерживали пробольшевистски настроенные русские воинские части. Бывшего генерал-лейтенанта российской армии снабдили фальшивым паспортом на имя шведского торговца Мальмберга. Именно тогда проверявшие поезд русские красноармейцы взяли под подозрение одетого в партикулярное платье человека с военной выправкой и прекрасно изъяснявшегося по-русски – это швед-то! Патруль вознамерился арестовать его, но финский железнодорожный служащий, с которым Маннергейм заговорил по-шведски (он знал семь языков), убедил проверяющих, что документы торговца в порядке, и барона отпустили. О зверствах ЧК по Европе ходили самые ужасающие слухи, и Маннергейму, естественно, никак не хотелось оказаться в ее лапах. Здесь стоит упомянуть и еще один немаловажный фактор: неважное состояние здоровья Маннергейма, которое вряд ли позволяло ему пуститься в столь рискованное путешествие. Как уже упоминалось, будучи искусным наездником, он за свою жизнь получил 14 весьма тяжелых травм. Например, от последствий травмы коленной чашечки левой ноги (ее раздробила копытом лошадь) Маннергейм регулярно проходил лечение до конца жизни. В 1923 году он в начале года совершил путешествие в Алжир и Марокко. В Алжире управляемый им автомобиль упал в пропасть с 5-метровой высоты, в результате чего водитель получил перелом бедра и двух ребер. Ему было уже под шестьдесят, а в таком возрасте кости, как правило, не срастаются без последствий. После лечения оказалось, что одна нога стала короче другой на 2 сантиметра, и, дабы скрыть хромоту, Маннергейм носил вкладыш в обуви. Так что, судя по всему, и поездка Маннергейма в Москву, и венчание с Гельцер – все это чистой воды выдумка.
В двадцатых годах он спокойно разъезжал по Европе с полуофициальными миссиями, ибо негласно считалось, что никто другой в Финляндии не имеет такого авторитета на международной арене. Маннергейм не занимал никакого государственного поста; в 1920 году он возглавил «Союз защиты детей имени генерала Маннергейма», задачей которого было проявлять заботу о физическом и нравственном здоровье подрастающего поколения и, в первую очередь, оберегать его от тлетворного воздействия идей социализма и коммунизма (так что никаких симпатий к Ленину, идеологическому врагу, у генерала явно не было). От народа Финляндии ему в признание заслуг преподнесли в дар фонд имени Маннергейма в несколько миллиардов марок (надо полагать, в полуразоренной Финляндии свирепствовала инфляция и на самом деле сумма не выглядела уж столь впечатляюще), проценты с которых он имел право расходовать на собственные нужды. В 1922 году его избрали председателем общества Красного Креста Финляндии, и Маннергейм колесил по Европе, изучая опыт работы родственных организаций. Он вновь встретился в Лондоне с Тамарой Карсавиной, покинувшей Россию в 1918 году, но это была уже не та хорошенькая молоденькая танцовщица, робевшая в его присутствии. Карсавина приобрела мировую славу, стала женой английского дипломата Генри Брюса и совершенно равнодушно восприняла комплименты бывшего поклонника.
