Вы мне поможете, Булуш и Господь.
29 сентября 1941 г., понедельник
Я на той стороне. Знаешь, я здесь с мамой. Только подумай, наконец-то я оказалась за рекой и встретилась с мамой. Как я сюда попала? Это секрет. Знай только, что я прошла через многое и очень боялась. Все еще боюсь среды. Мечта практически сбылась. Я вижусь с мамочкой и получила письмо от Зигу. Все еще жду чего-то в политике и знаю, что это произойдет, как и другое.
Вы мне поможете, Булуш и Господь.
5 октября 1941 г.
Для Булуш (письмо матери). Я так тебя люблю, так сильно, и «я люблю зеленые глаза». Твоя Рения.
Так корабль из шторма возвращается к тишине,
Так уставшая птица летит к своему гнезду
Через время и море, через чужую даль,
Так ребенок мечтает о маме —
Видит ее во сне.
Мама сможет утешить,
Сможет прогнать печаль.
Для Булуш:
Если боль не гаснет внутри,
Если сердце сковано льдом,
Если ноги стёр до крови
На пыльных дорогах жизни,
Ты под маминым теплым крылом —
Укройся – она поймет,
И легко тебе станет, светло.
Если горе к тебе пришло,
Если сердце твое разбито,
Если стыдно тебе за страх,
Обретешь ты покой и счастье
В материнских нежных руках.
Задыхаюсь я в маленьких темных комнатах,
Неуютно мне в модных просторных залах.
И ничто тоски моей не уймет,
Чтобы стало проще, теплее стало.
Но однажды ветер сдует мою печаль,
Пролетит по широкому полю жизни,
Просияет тогда, прояснится даль.
И забрезжит радость.
9 октября 1941 г., четверг
Я так давно, давно тебя не видела. Я по тебе скучала. Не могла поговорить, написать. У меня в голове собралось столько мыслей, от них она стала тяжелой, хотя эта маленькая головка обычно легкая и пустая. А теперь не знаю, с чего начать? Столько всего произошло… Так что, может быть, расскажу тебе вкратце. Это было как во сне. Я была с мамой, и это было так прекрасно, так необычно, то, что для других так прекрасно и так естественно. Но ведь и мама моя не такая, как все. Она друг, ровесница. А теперь я на другой стороне, снова в мечтах и желаниях. Но, послушай, мой дорогой Дневник, слушай и слушай, потому что мне кажется, что ты молишься за меня, что твои молитвы доходят, ты милая небольшая тетрадь, которая содержит глубины моей души. Мама мне пишет письма, такие длинные, сердечные и любящие, что мне приходится плакать. Но это ничего, я по-прежнему верю! Верю в Бога, в тебя и в маму. Я верю, что все будет так, как говорит Зигуш. Мы как-нибудь переживем эту войну, а потом… ах, правда будет, как он говорит? Во всяком случае, мы оба посмотрим, ты и я, и либо мы будем разочарованы, или, возможно, мы будем в конце концов счастливы, ты и я. Потому что, если я смеюсь, как ты можешь грустить, ты – мое «зеркальце» (это Булуш тебя так назвала)?
Дневник мой – такой же веселый,
И вредный такой же, как я.
Мы вместе ходили в школу
И на свидания.
И думаем мы одинаково,
И вместе смеемся и плачем,
И часто грустим.
А как же иначе?
Он тоже бывает застенчивым,
И дерзким,
И верным, и резким,
И независимым.
Дневник мой меня выручает,
В минуты печали —
Немыслимой.
Дневник мой – двойник мой.
Родная душа – в мечтах и стихах,
И если тоскливо,
И хочется плакать,
И губят слова, как яд,
И если мне жутко,
В такую минуту,
Дневник мой спасает меня.
Да, да, я такая. Я одна из миллионов девушек, идущих по этому миру – не такая красивая, как одни, и красивее других, но все-таки не такая, как они все. Зигуш, он тоже не такой, как все, он хороший и замечательный, и тонкий, и чувствительный…
Однажды они зашли с Мацеком, Зигуш на меня разозлился, потому что я вела себя как с посторонним. Я это не специально, не хотела его огорчить. Бедный Зигуш не мог спать. Но он больше не сердится. Мама, почему ты говоришь, чтобы я не утонула в этих зеленых, обманчивых глазах. Разве ты не видишь, я уже утонула, – но эти глаза не обманчивые? Мне действительно нравится, когда З. серьезно говорит о медицине, о будущем, и так далее. Меня это немного смешит, но я чувствую радость и блаженство, как будто Булуш мне желает доброй ночи. Ты знаешь, я рассказала ему обо всем, что было с Р. К., что я была в смятении, что я прошла через ад. Для чего? Хотя я могла бы ему рассказать еще больше, пока я это все упаковала в отдельный чемодан и спрятала в «чулане души». На самом деле это даже больше не огорчает, и я об этом больше не думаю.
З. стал моим хранителем, он сказал, что будет заботиться обо мне. Вообще, их об этом просила Булуш, всех троих. Но З. должен сказать Мацеку, что ему этого делать не надо. В общем, Зигмунт и Мацек друзья, настоящие друзья, но… но. Хорошо, что я могу все об этом написать. Я чувствую тяжесть в душе, а голова облегчается. Я не могу описать «все» с Зигу, и ты знаешь почему, потому что теперь это намного больше, чем тогда, когда это еще можно было описывать. Никаких описаний, но это опускается глубоко в сердце и окружает его образ там прекрасно теплым, золотым ореолом.
Мама, прости меня за то, что я не прислушалась к твоим словам. Видишь ли, я не могу, не могу поступать иначе, это всегда так – всем сердцем, всем обожанием, всем существом. Я правда не могу, даже внешне. Может быть, может быть, в своей жизни я полюблю кого-то еще, но и тогда будет то же самое. Либо так, либо никак.
Зигу хочет тебя читать, он сказал: «Увидишь, мы будем его вместе читать, когда я стану врачом, и мне будет смешно, и тебе будет смешно». Надеюсь, так и будет. Я думала о том, как добавила новые страницы, которые могут длиться, пока, пока… ну, в любом случае, это может случиться позже или намного раньше, а ты будешь моим другом независимо ни от чего, даже если ты будешь возмущен или сильно рассердишься, что из того?
Зигу хочет, чтобы я оставалась такой, какая я есть, Булуш тоже хотела бы этого – а я? Очень интересно… во всяком случае, пусть они будут довольны! Но «все в мире проходит медленно». Я люблю вас всех троих, каждого по-разному, и тебя тоже. Думаю, все будет как в моих мечтах, обещай мне это, Господи, и ты, Булуш, благослови меня. Вы мне поможете, Булуш и Господь.
10 октября 1941 г., пятница
Дома так грустно. Сегодня увезли пианино, и квартира опустела. Сегодня Арианка уехала к маме, и душа опустела. Холодно и темно, и одиноко, и как-то… ах, я осталась совсем одна, и все, что у меня осталось, – это письмо от Булуш или, вернее, письма. Здесь напишу стихотворение. Вообще, я вложила все, что чувствую и переживаю, в письмо к маме. А сейчас мне холодно, и веки опускаются, и пальцы немеют. Пойду в постель, но не спать, нет! Немного помечтаю, может быть, станет легче. Подумаю о том, чтобы быть с Булуш, что мир такой хороший, теплый и солнечный, мы открываем окна, и прекрасный аромат распустившихся гвоздик из Ставки войдет в дом. Или что стоит облачная, дождливая осень, а у меня уютная комната с камином. Это домик, в котором мы живем с Зигушем, вечерами я там работаю в отблесках огня. И я пишу, пишу много, и ногам не холодно, как сейчас. А потом я иду в другую комнату, там спят наши дети, замечательные ангелочки, самые сладкие. Но должно быть тепло, обязательно должно быть тепло, потому что у меня пальцы ужасно замерзли.
