Правда, когда до прихожан англиканской церкви дошли вести о том, в каком бедственном состоянии находятся их протестантские собратья в Ла-Рошели, возник некоторый всплеск сострадания и желания сильным ударом снять осаду. Власть немедленно воспользовалась этим, весьма меркантильно призвав священников проявить щедрость на снаряжение нового похода. Но, как ни скребли по сусекам, набрать нужных средств оказалось невозможно, и герцог Бекингем потребовал от короля созвать парламент. Как ни обожал Карл своего дорогого Стини, но даже он понимал опасность такого шага, не для себя, не для своей династии, но для самого герцога. Монарх же ни в чем не мог отказать своему любимцу, в особенности когда тот склонился перед ним и обнял его колени. Карл провел предварительные совещания с некоторыми членами палаты лордов и получил от них заверение, что «импичмент» – отлучение от должности – не будет предпринят. Вечером 30 января 1628 года он созвал парламент.
Двумя днями позже Бекингем отпраздновал рождение сына, крестными родителями которого стали король и королева. Осыпаемый проклятиями всей Англии герцог достиг апогея своей власти. Как писал в своем донесении посол Венецианской республики, «Бекингем может делать, что ему заблагорассудится, без короля, тогда как король не осмеливается и шагу ступить без герцога».
На сей раз никто не позаботился о том, чтобы провести «хорошие выборы» и подобрать парламент, угодный королю. В этом осином гнезде собрались все враги деспотизма: сельское дворянство, крупные дельцы, законоведы, все верные дети церкви и Бога. Уже тогда, по оценкам историков, совокупное состояние членов палаты общин в три раза превосходило богатство членов палаты лордов. 17 марта 1628 года Карл I открыл сессию парламента в Вестминстере. В своей речи он упирал на патриотизм, но в конце весьма необдуманно заявил, что, если парламент не исполнит свой долг, он будет вынужден использовать иные средства, которые Господь вложил в его руки. Еще более необдуманно прозвучали заключительные слова:
– Не примите это за угрозу, ибо я угрожаю лишь равным себе!
Далее началось длительное изматывающее противостояние парламента и короля: Карл отстаивал самодержавную власть, а парламентарии – право контролировать управление государством. Были выставлены основные претензии к власти: самоуправные аресты и заключение подданных в тюрьму, введение налогов без одобрения парламентом, насильственный набор рекрутов для прохождения службы в заморских странах, реквизиция жилья для постоя солдат и введение закона военного времени. Парламентарии ставили выделение средств на военные расходы в зависимость от принятия так называемой «Петиции о правах», путем которой они хотели точнее определить старинные права нации и закрепить их подтверждением короля, «дабы ничья злая воля не намеревалась ополчиться на них». Карл сражался как мог, но остервеневшие парламентские лидеры стояли намертво.
Тем временем заваривший всю эту кашу герцог Бекингем следил за этими словесными баталиями весьма отстраненно. Его ум был занят одной мыслью: как можно скорее добиться реванша и вернуться во Францию победителем. Еще в январе 1628 года король подписал указ о восстановлении флота, и лорд-адмирал, вовсю прибегая к вышеописанным методам, к апрелю ухитрился снарядить шесть десятков никудышных кораблей, укомплектованных несколькими тысячами моряков и отчаянной солдатни. Поскольку из-за работы сессии парламента Бекингем не мог возглавить поход лично, герцог занялся поисками человека, чья отвага и стратегическая мудрость обеспечили бы успешный исход дела. Он нашел такового в лице лорда Денби, супруга своей сестры Сьюзен.
Стремительным восхождением новоиспеченный главнокомандующий был обязан исключительно браку с сестрой фаворита и уже во время экспедиции в Кадис выказал свою полную несостоятельность, неопытность и даже робость. 7 мая флотилия отплыла в направлении Ла-Рошели, жители которой жестоко страдали от голода и атак осадивших город войск Людовика ХIII. Появление английских кораблей вселило огромные надежды в их сердца, но командующий оными, по-видимому, убоялся капитальный дамбы, с помощью которой Ришелье закрыл вход в бухту, фортов, защищенных пушками, армии, действовавшей с методичным расчетом и поддержанием боевого порядка. На мольбы французских протестантов, находившихся на борту его флагмана, силой сокрушить преграду и войти в порт, лорд Денби отвечал, что ему был отдан приказ «только крейсировать, облегчать поступление помощи, но беречь флот». 18 мая, произведя несколько бесполезных залпов, флот взял курс на Англию.
Получив известие об этом постыдном провале, Карл разрыдался. Он направил Денби писанный собственной рукой приказ повернуть обратно: «Пусть лучше все корабли потонут, но Ла-Рошель будет освобождена». Денби без малейшего смущения отказался повиноваться, ибо его запасы провизии были истощены. Флотилия возвратилась, потеряв семь судов, которые были потоплены по приказу губернатора Шербура. Убитый горем король на двое суток заперся в своих покоях, отказываясь видеться с кем бы то ни было и даже принимать пищу. Обманувшиеся в своих надеждах жители Ла-Рошели были вне себя от гнева; герцог де Роган, чьи жена и дочь вместе со всеми переносили тяготы осады, писал, что Бекингем вел войну «ни по приверженности к религии, ни для поддержания чести своего государя, но единственно для удовлетворения страсти нескольких сумасбродных любовных интрижек, которые он завел во Франции».
Что же касается герцога, тот жаждал мести, но дальнейшие планы зависели от средств, которые должен был выделить парламент. Однако тамошнему противостоянию не виделось конца. Парламентарии выставили приманку в виде пяти кредитов, взамен которой они получали право держать монарха в своей милости. На некоторое время король даже приостановил работу парламента. Все это кипение страстей нашло выход в том, что палата общин признала герцога Бекингема причиной всех народных бед, подав королю соответствующую ремонстрацию, т. е. парламентскую жалобу. В ней перечислялись все прегрешения фаворита, включая папизм его престарелой мамаши, и вновь ставилось требование отлучить его от власти. Однако герцог никак не хотел отступиться от своего замысла, он уговорил короля подписать «Петицию прав», кредиты были выданы, и герцог мог проводить в жизнь свой авантюрный план. Кстати, кардинал Ришелье считал герцога безумцем (напомним, что старший брат фаворита Джон помешался после того, как от него сбежала молодая жена) и имел на то полное основание: у него самого был душевнобольной брат, и, надо полагать, его высокопреосвященство был знаком с поведением подобных людей отнюдь не понаслышке.
Содержание ремонстрации стало известно в Лондоне еще до подачи ее королю. Как метко высказался один из современников, не было ни одного преступления, совершенного за последние четырнадцать лет, которое не приписали бы Бекингему, включая смерти всех более или менее важных особ. Разбушевавшаяся чернь 15 июня прикончила на улице, невзирая на наличие охраны, некоего доктора Лэма. На самом деле он был не доктором, а наиболее известным представителем целой армии астрологов, алхимиков и колдунов, которыми, как истинный вельможа эпохи Ренессанса, окружил себя герцог. По слухам, он отличался в изготовлении несравненных по силе приворотных любовных зелий, за что получил в народе прозвище «Дьявол герцога». Возмущенный до глубины души король приказал учинить следствие и наказать виновных, но, естественно, полиция не смогла выявить ни одного соучастника этой расправы. Толпы зевак на улицах безбоязненно во всю глотку распевали:
