– Сие есть смехотворная защита против людского гнева, я же не страшусь одинокого убийцы. Времена древних римлян прошли!
Тем не менее дурные предчувствия не покидали его. Накануне отъезда из столицы он отправился попрощаться с Лодом, епископом Лондонским, и сказал ему:
– Мне известно, что его величество король питает к вам большое доверие. Прошу вас побудить его величество проявить милость к моей бедной жене и детям.
На следующий день король отправился в Саутвик, расположенный возле Портсмута, а Бекингем выехал из столицы в сопровождении жены, брата, графа Энглси, и его супруги. В Портсмуте они разместились на Хай-стрит в особняке капитана-казначея порта Мейсона. 17 августа карета герцога направлялась в Саутвик, когда путь ей преградили три сотни моряков, требовавших выплаты жалованья. Один из них пригрозил вытащить фаворита из кареты. Герцог выскочил из экипажа, схватил его за шиворот и самолично дотащил до дома Мейсона, где посадил бунтовщика под арест. Толпа устрашилась, и лорд-адмирал смог продолжить свой путь. Но как только карета исчезла вдали, моряки осадили особняк и добились освобождения своего товарища. Через несколько дней военно-полевой суд приговорил заключенного к повешению. Герцогиня молила мужа о помиловании, он не стал спешить.
Утром 22 августа король в сопровождении нескольких сановников нанес фавориту визит. Они долгое время оставались вдвоем, а когда вышли, было видно, как оба взволнованы. Перед тем, как распрощаться, монарх и герцог бросились в объятия друг к другу и несколько минут не могли разомкнуть их. День закончился трагически. Моряки взбунтовались, требуя спасти приговоренного. Лорд-адмирал вскочил на коня и в сопровождении своих офицеров двинулся прямо на массу бунтовщиков, гоня их к своим кораблям. Два человека погибли, несколько были ранены.
После подобных вспышек любое милосердие привело бы к потере всякой дисциплины. Герцог лично сопроводил приговоренного к виселице и проследил за исполнением приговора. В сумерках он вернулся в особняк под крики и улюлюканье толпы, требовавшей его смерти.
Считается, что именно в этот вечер он написал последнее послание Анне Австрийской. Жена в очередной раз стала умолять Джорджа не отправляться в поход.
Кинжал отмщения
Утром 23 августа ему принесли письма, в которых сообщалось, что в Ла-Рошель якобы удалось перегнать стадо быков, что оказало жителям города большую помощь. Это оживило и воодушевило герцога, он приказал немедленно созвать военный совет и представителей Ла-Рошели. Он спустился на первый этаж в помещение, где имел обыкновение проводить совещания. Было около девяти утра. Ему подали завтрак, а присутствующие многочисленные англичане и французы принялись быстро, чрезвычайно шумно и увлеченно обсуждать текущие дела. Французы настаивали на немедленном отплытии, ставя под сомнение новость о быках – ведь не обладали же эти мирные жвачные крыльями, чтобы преодолеть осаду Ришелье! Герцог же явно пытался найти предлог, чтобы задержать отправление в поход, – то ли он осознавал полную неготовность, то ли его томили смутные предчувствия надвигавшейся беды. В конце концов, де Субизу удалось вырвать у него обещание не медлить с отплытием. В подобной сутолоке никто не обратил внимание на невзрачного мужчину в потрепанной, но опрятной, хоть и запыленной, одежде, затесавшегося среди присутствующих.
Закончив завтрак, Бекингем вышел из комнаты и направился по коридору к вестибюлю. Его остановил сэр Томас Фрайер, желавший показать ему какую-то карту. Мужчина был низкорослым, и герцогу пришлось наклониться к нему. Внезапно грудь его светлости пронзил кинжал. Трудно сказать, услышал ли он тихие слова, которые пробормотал убийца:
– Господь да сжалится над твоей душой!
– Мерзавец, он убил меня! – едва слышно пролепетал Бекингем. Он еще успел, шатаясь, сделать несколько шагов на уже негнущихся ногах и затем упал на руки окружавших его людей.
Правосудие свершилось столь быстро, что не все успели это осознать. Некоторые решили, что у герцога случился апоплексический удар. Другие сразу же увидели кровь и моментально поняли, что речь идет о покушении на жизнь его светлости. Кто же осмелился поднять руку на всесильного герцога? Наиболее сообразительные завопили во весь голос:
– Французы! Французы!
Офицер Фелтон – а именно он был убийцей – уже достиг кухни, куда крики доносились не так отчетливо. Он решил, что называют именно его имя. Поразив герцога кинжалом, Фелтон швырнул на пол свою шляпу, к подкладке которой были пришиты два заявления, подписанные его именем. Шляпа была быстро обнаружена, и все тотчас же принялись искать именно его, человека с непокрытой головой. Убийца, испытывавший несомненную гордость от содеянного, был готов публично признать свой акт, справедливо избавивший страну от Антихриста.
– Это я!
Он вынул свою шпагу из ножен и картинным жестом отдал ее окружавшим. Беззащитный гордый человечек был готов принять смерть мученика. Он бы ее и принял на этом самом месте – свита герцога буквально набросилась на него, – если бы его не прикрыл своим телом лорд Дорчестер. Тот живо смекнул, что дело попахивает заговором и требует государственного расследования.
Кто же осмелился поднять руку на самого могущественного человека в королевстве? История Джона Фелтона – яркий и, увы, типичный пример того, на что может решиться маленький человек, затурканный либо судьбой, либо начальством, либо своим окружением, если его довести до крайности. Как правило, при решительной развязке обстоятельства ему странным образом благоприятствуют.
О Фелтоне известно совсем немногое, и имеющиеся сведения очень приблизительны. Джон принадлежал к захудалому дворянскому роду, постоянные отпочкования от которого в виде младших сыновей и их потомков не оставили его отпрыскам никакой собственности, кроме благородного имени. В семье был еще брат Эдмунд и сестры, и они не бедствовали, пока ее глава, Томас Фелтон, служил на должности так называемого pursuivant – грубо говоря, охотника за врагами протестантской веры, лицами, отказывавшимися посещать богослужение в англиканской церкви. Таковым вчиняли иск на уплату крупных штрафов, на тех же, которым особо не повезло, заводили дела по уголовной статье. Вероятно, Фелтон-старший либо не особо рьяно выполнял свои обязанности, либо слишком усердствовал в пользу своего кармана, но начальство осталось недовольно им. В 1602 году его уволили, передав должность более ретивому борцу за священное дело. По-видимому, запасы семьи в звонкой монете были невелики, ибо в 1611 году Томас Фелтон скончался в долговой тюрьме на Флит-стрит, куда попал за неуплату крупных денежных обязательств. Правда, неведомо какими путями вдове Элинор Фелтон впоследствии удалось выпросить себе у короны ежегодную пенсию в сто фунтов, на которые семейство и влачило в Лондоне весьма убогое существование.
