Джон рано поступил на службу в армию. Он получил в детстве некоторое образование, ибо умел читать и писать, к тому же очень любил чтение. Родители воспитали его набожным человеком, свято верившим в догматы англиканской церкви и приверженным пуритантству. Впоследствии знавшие его по службе люди отзывались о нем как человеке угрюмом и замкнутом. Вполне возможно, это произошло потому, что надежды на блестящую карьеру в армии рухнули очень скоро: он получил рану, в результате которой у него отказала левая рука, повисшая безжизненной плетью. В любое другое время его тотчас списали бы в инвалиды, но в те времена в английской армии подобной разборчивости не проявляли. Внешность у Джона была далека от понятия о бравом вояке: невзрачный, маленький, щуплый, бороденка жидкая, усы печально обвисшие, волосы напоминали бесцветную паклю. Даже непотребные девки, к услугам которых ему изредка приходилось прибегать, не скрывали глубокого презрения к этому пасынку судьбы, старались побыстрее выполнить свое дело и корчили гадливую гримаску, засовывая в грязный чулок заработанные жалкие монеты.
Все-таки он считал себя верным слугой короны и надеялся честными заслугами на поле брани добиться в жизни большего. В частности, он сумел дослужиться до лейтенанта и рассчитывал на получение звания капитана, но тут Джон как будто попал в заколдованный круг: вожделенное звание постоянно ускользало от него, будто заговоренное. Фелтон принял участие в провалившейся экспедиции в Кадис, где погиб его командир, но в капитаны его не произвели: Фелтон имел несчастье разругаться с более высоким по рангу офицером, который, к тому же, нажаловался на него Бекингему. После возвращения из похода его отправили на службу в Ирландию, где капитан его части скончался от какой-то хвори, но, невзирая на поданное прошение, злополучного Фелтона вновь обошли чином.
Вернувшись в Англию, он прослышал о подготовке экспедиции на остров Ре и, пользуясь знакомством с двумя членами парламента, попытался быть зачисленным в нее. Ему не удалось попасть в первую очередь, но его зачислили во вторую, где он прочувствовал на собственной шкуре все ужасы осады цитадели Сен-Мартен и катастрофической эвакуации с острова. Мало того, что его опять не повысили в звании, так еще и не выплатили жалованье в размере 80 фунтов (напоминаем, что общая задолженность казны офицерам составляла 250 тысяч фунтов). Фелтон обратился к писарю, набившему руку на сочинении подобных кляузных бумаг, и тот живо состряпал ему прошение на выдачу задолженности, но оно так и осталось без ответа. Пользуясь своими знакомствами с парламентариями, Джон добился личной аудиенции у герцога Бекингема. Сей жалкий проситель имел наглость заявить главнокомандующему о своих претензиях на капитанское звание, заявив, что ему невозможно жить без оного. Его светлость со свойственным ему остроумием заметил, что, если лейтенанту невозможно жить, тогда ему должно повеситься, после чего слуги незамедлительно выпроводили докучливого просителя из роскошного особняка лорда-адмирала.
Мать, брат и сестры Джона проживали в Лондоне, но он снял жилье отдельно от них. По-видимому, он не хотел пугать их своими ночными кошмарами, ибо сестра потом признавалась, как он жаловался, что ему во сне видятся «стычки и выстрелы». Оставшийся не у дел воин целыми днями предавался меланхолии и уныло делил свое время между посещением церкви и таверен. Как в святых храмах, так и в злачных местах повсюду проклинали герцога Бекингема, видя в нем источник всех бед, постигших несчастную Англию. Фелтон окончательно убедился в том, что Бекингем являет собой никого иного, как истинного «зверя Апокалипсиса», когда ему в руки попала копия парламентской ремонстрации. В ней герцог объявлялся ответственным за все поражения и развал вооруженных сил, застой в торговле, попустительство в отношении католиков, катастрофу при острове Ре, которая «бездарно разбазарила наследие чести королевства». Вывод был таков, что причина всех этих напастей кроется в чрезмерном могуществе фаворита.
Фелтон постоянно перебирал в уме содержание ремонстрации, оно постоянно преследовало его, а в тавернах накачавшиеся дешевого хереса посетители в открытую сожалели, что не нашлось пока еще добропорядочного англичанина, у которого хватило бы духа исполнить волю Господа – избавить королевство от Антихриста. Постепенно личные обиды в его мозгу переплелись с общественными, и он пришел к убеждению, что Всевышний возложил именно на него обязанность воплотить в жизнь его завет и привести в исполнение приговор этому преступнику.
19 августа Фелтон выпросил у матери немного денег под предлогом поездки в Портсмут для истребования жалования и купил за десять пенсов нож-кинжал. Затем он написал и пришил к подкладке своей шляпы две бумаги.
«Если меня убьют, да не проклянет меня ни один человек, но пусть проклянет себя самого. Это – искупление наших грехов, поскольку наши сердца стали жестокими и бесчувственными, в противном случае мы бы не терпели столь долгую безнаказанность.
Джон Фелтон».
И вторую:
«Недостоин называться ни дворянином, ни солдатом тот, кто боится пожертвовать свою жизнь во имя своего Бога, своего короля и своего отечества.
Джон Фелтон».
Он попросил священника церкви на Флит-стрит молиться за него как за человека, «дух которого блуждает в потемках», и тронулся в дорогу. Он проделал большую часть пути пешком, зачастую под дождем. В Портсмуте царило оживление, связанное с предстоящим отплытием в поход. Возможно, Фелтон не раз молил Господа вложить силу в его слабую руку, чтобы он смог поразить нечестивца и остановить эту святотатственную экспедицию, ибо под предлогом помощи осажденному протестантскому городу она лишь служила прикрытием для ублажения гордости и низменных страстей погрязшего в грехах человека.
Для него не составило труда проникнуть в окружение его светлости. Он заранее засунул свой кинжал в правый карман, дабы без труда извлечь его своей единственной действующей рукой. Действительно, он без труда поразил Бекингема прямо в сердце. Выше уже было описано, как убийцу схватили.
Тем временем здание наполнили рыдания и причитания семьи Бекингема – родню уведомили о происшедшем. Герцогиня Кэтрин в порыве отчаяния хотела броситься вниз с балюстрады второго этажа, но ее вовремя удержали.
На сэра Джона Хиппсли возложили неблагодарную задачу сообщить ужасную новость его величеству. Он прибыл в Саутвик в тот момент, когда в часовне шла служба и король с обычной для него истовостью молился. По его свидетельству, Карл «почернел как его шляпа», но, со свойственной ему выдержкой, не шевельнулся, не вымолвил ни слова и не изменил благочестивого выражения лица. Только когда служба завершилась и его величество удалился в свои покои, он дал волю слезам и прорыдал почти сутки. Рука злодея лишила жизни Стини, – и свет всего мира погас для Карла.
В то время, пока близкие герцога в Портсмуте и Саутвике предавались горю, народ приветствовал Джона Фелтона, которого везли в Лондон в Тауэр. Женщины подносили своих детей, дабы он благословил их, а какая-то старушка во весь голос воскликнула:
– Господь да благословит тебя, маленький Давид!
