Превращение из жалкой девки-прислуги в наперсницу принцессы из дома Медичи происходило непросто. В Марии очень рано проснулась жажда власти и величия, удовлетворить каковую у нее еще пока не было особых возможностей. Вот она и отыгрывалась на этой простолюдинке, заставляя поначалу ее прислуживать ей, опускаясь на колени, и доедать объедки со своих тарелок. Упорная и хитрая Леонора безропотно сносила все выходки самодурки, всегда выказывала веселый нрав и быстро осваивала этикет герцогского двора. Воспитательница Марии, синьора Орсини, давала самые благоприятные отзывы о ней; к тому же девушка выучилась делать прически, одевать и раздевать свою госпожу, – немаловажное умение с учетом сложности туалетов ХVI века, – накладывать румяна и белила, подбирать украшения и аксессуары. Леонора присутствовала на занятиях, которые давали Марии ее преподаватели, заполняя пробелы в своих познаниях, а пребывание во дворце Питти, этой сокровищнице произведений искусства, отшлифовало в ней присущее всякому флорентийцу тонкое чувство прекрасного. Но самое главное, она сумела сделать себя незаменимой, втереться в доверие к своей повелительнице, завоевать не только ее привязанность, но и нечто большее. Впоследствии один из флорентийских посланников при французском дворе писал: «королева выказывает любовь к Леоноре необычным образом; она как будто влюблена в нее». Позднее им приписывали лесбиянские наклонности; во всяком случае, про Леонору после 1605 года придворные в открытую говорили, что «она не любит мужчин». Отметим, что ни Мария Медичи, ни Леонора не имели любовников.
Безусловно, лукавая девица быстро выявила слабости своей повелительницы, непомерное тщеславие и стремление к власти. Леонора всячески льстила ей и напевала об исключительности судьбы, предназначенной такой выдающейся принцессе. Впоследствии, во время допросов по ее судебному процессу, она безо всякого смущения называла свою повелительницу «тупицей» (а Генриха IV «идиотом»), но даже кардинал Ришелье писал, что «она оставалась настолько неразделимо связанной с интересами своей госпожи, что ни королю, ни ее мужу не удалось воспользоваться ею для своих целей». Кстати, наряду с Леонорой большим доверием принцессы пользовалась также монашенка из доминиканского ордена Пасситея Креджи. Именно она предсказала Марии, что ей суждено стать королевой. Леоноре же она предрекла, что та достигнет небывалых высот в чужеземном государстве, но там же и погибнет. Не будем забывать, что большие амбиции в Марии подпитывала история ее дальней родственницы, принадлежавшей к старшей, угасшей ветви рода Медичи, Катарине (1519–1589), ставшей королевой Франции. Кто знает, какие мысли роились в голове 16-летней принцессы, когда она присутствовала в 1589 году в соборе Флоренции на заупокойной службе по усопшей вдове короля Франциска II из династии Валуа. Но, вне всякого сомнения, Леонора всячески поощряла устремления подруги к высшим сферам земной власти, восхваляя ее белую кожу, густые светлые волосы, аппетитную плоть (напомним, тогда в моде были женщины в теле) и якобы выдающийся ум.
В ожидании замужества
Вступивший на престол герцогства в 1587 году Фердинандо I никоим образом не стал ущемлять положение племянницы, ибо понимал, сколь выгодные политические союзы можно заключить посредством ее хорошо продуманного замужества. Для пущей привлекательности за невестой было обещано солидное приданое. Герцог быстро оценил роль сообразительной Леоноры и в 1588 году официально назначил ее камеристкой принцессы, по низкому происхождению на большее ей рассчитывать не приходилось. Но теперь она заняла место первой советницы при Марии, направляя ее мысли и поступки.
В 1689 году герцог Фердинандо женился на Кристине Лотарингской, внучке Катарины Медичи, которая привнесла с собой во флорентийские чертоги дух парижского двора. В угоду жене супруг приказал обновить убранство дворца Питти во французском вкусе. Герцогиня Кристина предложила свою кандидатуру жениха для падчерицы, близкого родственника, графа де Водемона. Мария сочла эту кандидатуру недостаточной блестящей; так было положено начало длительной истории поиска жениха для этой разборчивой и капризной принцессы. Иногда заключению брака противодействовали обстоятельства, иногда целенаправленное влияние Леоноры, отнюдь не всегда связанное с истинными пожеланиями Марии. Так рассматривались кандидатуры герцога Пармского, Александра Фарнезе, с родословной, восходящей чуть ли не к римским патрициям; португальского герцога Брагансы, потомки которого взошли на трон Португалии; австрийского императора Рудольфа II Габсбурга и его брата Матиаса. Перспектива стать императрицей прельстила Марию, но ее равным образом отпугнуло обязательное условие, поставленное Габсбургами: ни один человек из Флоренции не имеет права оставаться при персоне будущей императрицы. Мария уже не представляла себе жизнь без Леоноры и воспротивилась этому браку всеми доступными ей средствами. В качестве последнего аргумента она заявила, что скорее уйдет в монастырь, нежели согласится отдать свою руку этому кандидату. Фердинандо сдался, и началась восьмилетняя дипломатическая канитель, предшествовавшая замужеству Марии с королем Франции Генрихом IV Бурбоном.
Какую супругу хотел бы иметь Генрих? В 1598 году он как-то высказался по этому поводу своему суперинтенданту финансов Сюлли:
– Женщина, которая мне нужна, должна соответствовать семи главным условиям: красотой своей особы, целомудренностью в жизни, приятностью нрава, сообразительностью ума, плодовитостью, высоким происхождением и большим состоянием. Но я полагаю, что эта женщина умерла, даже, возможно, еще не родилась и не собирается появиться на свет, – признал король. Ему пришлось взять в жены женщину, мягко говоря, далекую от этого идеала, и последствия этого брака оказались весьма печальными.
Для завоевания трона Франции Генрих занял крупные суммы у банкирского дома Медичи и вовсе не возражал против замысла породниться с герцогом Тосканским, кабы тому не препятствовало одно небольшое обстоятельство: он был женат на дочери Катарины Медичи, Маргарите Валуа. С точки зрения Фердинандо, эту причину несложно было устранить, разведясь с Маргаритой по причине ее бесплодия. Что же касается любвеобильности Генриха, вошедшей в пословицу, ни одному из монархов подобные склонности не мешали обзавестись законной супругой и наследниками.
В 1595 году папа признал Генриха королем Франции и истинным католиком (напомним, что Генрих был протестантом, но перешел в католичество, даровав гугенотам свободу вероисповедания). Однако теперь новоиспеченный король практически перестал поддерживать связи с герцогом Фердинандо. Дабы не терять времени даром, ибо племянница потихоньку перемещалась в разряд старых дев, тот затеял переговоры с королем Испании на предмет замужества Марии с инфантом.
Надо сказать, что папская курия не спешила с рассмотрением запроса Генриха на аннулирование его брака с Маргаритой Валуа. К тому же неожиданно возникло непредвиденное обстоятельство: Генрих настолько увлекся молодой белокурой красавицей Габриэль д’Эстре, отнюдь не сгоравшей от любви к пожилому монарху, что пообещал жениться на ней. Фаворитка родила ему двух сыновей и дочь. Самым любопытным в этой истории оказалось то, что Маргарита Валуа, женщина неглупая и обладавшая определенным политическим весом, осознававшая необходимость обеспечения Франции наследниками престола, по неизвестной причине выступала в пользу женитьбы своего супруга на Марии Медичи. Пути Господа неисповедимы, и 10 апреля 1599 года двадцатипятилетняя Габриэль д’Эстре, беременная четвертым ребенком, внезапно скончалась в страшных мучениях. Такая внезапная смерть молодой женщины не могла не наводить на подозрения об отравлении. Нельзя сказать, что окружение французского короля немедленно вернулось к идее заключения брака с домом Медичи: рассматривались кандидатуры инфанты испанской, принцессы Саксонской, дочери курфюрста Баварского. По причине скудости их приданого было отдано предпочтение заневестившейся Марии. Часть ее приданого выплачивалась звонкой монетой, часть представляла собой списание долга французского короля дому Медичи. В декабре 1599 года папа Клемент VII огласил аннулирование брака французского короля с Маргаритой де Валуа.