В великое герцогство Тосканское прибыло несколько французских вельмож в сопровождении трехсот дворян, дабы участвовать в бракосочетании Марии со своим монархом по доверенности. На ослепительное зрелище подписания брачного контракта, состоявшееся 30 апреля 1600 года, Леонору не допустили, ибо прислуге там было не место. К тому же ей сообщили, что в свите королевы отныне имеют право состоять только люди благородных кровей. Естественно, Леонора насела на Марию, которая ни в чем не могла отказать своей фаворитке, уже не представляя своей жизни без ее общества. По ее заданию отыскали престарелого графа Галигаи, последнего представителя древнего рода (его фамилия удостоилась чести быть упомянутой самим Данте), согласившегося продать свой титул, который, по отсутствии наследников, становился выморочным. Правда, дядя-герцог попытался было воспротивиться включению Леоноры в список свиты племянницы, но Мария заявила, что в таком случае она вообще отказывается ехать во Францию. Фернандо, у которого голова шла кругом от проблем, связанных с проведением поистине царских празднеств для съехавшихся во Флоренцию четырех тысяч гостей, не стал упорствовать и уступил.
Осенью умер отец Леоноры, мать уже давным-давно упокоилась на кладбище. Новоиспеченную дворянку Галигаи теперь ничто не связывало с родным городом, ибо братья давно покинули Флоренцию, а сестра прозябала в монастыре. 5 октября она сидела среди прочих гостей за роскошным свадебным ужином, для такого случая Мария ссудила ее парадным платьем. Утром в кафедральном соборе Флоренции племянник папы римского, кардинал Альдобрандини соединил священными узами брака Марию Медичи с представителем Генриха IV, короля Франции и Наварры, герцогом Роже де Бельгардом. Невесте не была ведома пикантная подробность, о которой ей вскоре предстояло узнать: Роже был любовником ее соперницы, покойной Габриэль д’Эстре, до Генриха IV. Современники также считали именно его отцом старшего сына Габриэль, Сезара, которого король признал своим отпрыском, даровав ему титул герцога Вандомского. Среди толп зрителей, сбежавшихся поглазеть на торжественное шествие новобрачных, находился придворный живописец герцога Мантуанского Винченцо I (герцог был женат на сестре Марии, Элеоноре), 23-летний фламандец Петер Пауль Рубенс. Как истинный художник, он жадно впитывал все детали этого колоритного празднества, от бушующего пиршества красок ликующего окружения до нежного цвета лица и пышных форм не совсем юной невесты. Двадцать лет спустя эти воспоминания окажут ему огромную помощь в создании монументального аллегорического цикла из 21 картины «Триумф Марии Медичи», которым вдовствующая королева украсит одну из галерей построенного ею Люксембургского дворца. Это уникальное творение до сих пор составляет одно из главных украшений грандиозных коллекций Лувра.
Вечером этого знаменательного дня, вкушая изысканные яства и непринужденно болтая по-французски с высокородными соседями, Леонора чувствовала себя вполне равной им. Она без страха смотрела в будущее, хотя ей предстояла поездка в незнакомую страну, ей было уже тридцать два года и она не имела даже запасного платья, чтобы сменить эти обноски с плеча Марии. На другой день Леонора с восторгом вместе со всеми гостями рукоплескала на представлении доселе невиданного спектакля – оперы «Эвридика» с музыкой Я. Пери. Правда, чтобы не омрачать праздничного настроения зрителей, либреттист изменил мрачный конец мифа на счастливый: растроганный мольбами Орфея бог любви оживлял умершую жену несравненного игрока на кифаре. Вот так во дворце Питти родился новый жанр искусства, после этого дня начавший свое триумфальное шествие сначала по театрам Италии, а затем по всей Европе.
13 октября Леонора, полноправная дворянка, компаньонка и гардеробмейстер Марии Медичи, жестоко страдала от невыносимой дорожной тряски, сидя подле новоиспеченной королевы в роскошной карете, которая везла их через Пизу и Ливорно в Геную, откуда предстояло отплытие во Францию. Свиту королевы составляли две тысячи человек, в основном всадники верхом на своих скакунах, тянулся огромный обоз, груженный мебелью с драгоценной отделкой инкрустациями и мозаиками, гобеленами, сундуками с посудой, одеждой, редкостными предметами, драгоценностями. Среди сопровождающих затесался и живой молодой человек приятной внешности, изящного телосложения, по имени Кончино Кончини (1575–1617).
Молодость фаворита
Если Леонора Дори (теперь Галигаи) по рождению принадлежала к самым низам флорентийского общества, то Кончини – к одной из самых родовитых и древних тосканских семей графов Катенайя, возвышенных до ранга князей Священной Римской империи Фридрихом I Барбароссой. Отец Кончино, Джанбатиста, служил аудитором и первым секретарем великого герцога Тосканского, а дядя, Белизарио Винта, – государственным секретарем. Юношу отправили набираться ума-разума в университет Пизы, где преподавали ученые уровня Галилео Галилея. Неизвестно доподлинно точно, закончил ли он это почтенное учебное заведение, но современники не испытывали ни малейшего сомнения в том, что ему пришлось покинуть город, скрываясь от преследования кредиторов. Не задержался Кончино и в Риме, где его поначалу приняли в секретариат кардинала Лотарингского, посла Франции при Святом престоле. Однако его вскоре с позором выдворили оттуда, обвинив в нечистоплотности: молодой человек имел скверное обыкновение подслушивать под закрытыми дверями и торговать полученными сведениями весьма конфиденциального характера. Ему не оставалось ничего другого, как вернуться в родной город.
Нельзя сказать, чтобы природа обделила его качествами, нужными для успеха. Молодой человек был привлекателен, держался с необыкновенной уверенностью, обладал выдающимися способностями перевоплощения и приспособления к самым невероятным ситуациям. Язык у него был, что называется, без костей, он умел виртуозно расцветить свою речь как изысканнейшими оборотами речи, так и простонародными вульгаризмам. Поток лившихся без запинки слов подкреплялся хорошо рассчитанными жестами и тончайшей игрой мимики. Он искусно скрывал свои мысли, и мог убедить кого угодно в чем угодно. Кончино прекрасно владел шпагой, ездил верхом, танцевал и был готов скорее голодать, нежели отказаться от костюма по последней моде – для него давно не было секретом, что встречают по одежке.
Он растрачивал свою молодость на картежную игру, разгул, сутенерство. Он участвовал в спектаклях балаганов на ярмарках и использовал свой талант импровизации в комедиях дель арте. Он даже пожертвовал своими тщательно ухоженными усами и бородкой, дабы иметь возможность блистать в женских ролях, заработав прозвище «Изабель» – по аналогии со знаменитой тогда актрисой Изабель Андрейни. Ему страстно хотелось подняться над своим жалким состоянием, но не видел никакого выхода в ближайшей перспективе. У него не было за душой ни гроша; Кончино был неспособен на кропотливый скучный труд в конторах, возглавляемых его родней, или же при своем брате, Козимо, полномочном после герцогства Тосканского при австрийском императоре. Ему нужно было широкое поле деятельности, каждодневный вызов, быстрый и легкий успех. Помог дядя: он вел переговоры с французским двором по поводу брака Марии Медичи и сумел добиться включения племянника в свиту королевы. Кончини с легкостью отправился в неизвестное: ему было нечего терять, но впереди маячило загадочное и прекрасное будущее.
