Но де Люиню подвернулась удобная возможность заполучить еще одно высшее звание. 4 августа скоропостижно скончался Хранитель государственной печати, и фаворит уцепился за возможность заполучить себе и эту высокую должность. Ему чрезвычайно хотелось посадить на нее одного из своих братьев, но он понимал, какое это может вызвать неудовольствие; в то же время де Люинь чувствовал, что должность может отойти к человеку, настроенному против него. Поразмыслив, он попросил короля назначить его на эту должность временно. Уже 7 августа король передал ему печать в присутствии множества придворных и магистратов. Ненасытная жадность де Люиня вызвала оторопь даже у видавших виды придворных. Эта необузданная алчность начала напоминать им окончание эпохи правления Кончини. Смутное предчувствие скорого падения фаворита заставило некоторых, наиболее дальновидных, вельмож отстраниться от него.
Появились и признаки того, что меняется отношение короля к своему любимцу. Сохранилось свидетельство, как в марте 1621 года Людовик ХIII увидел фаворита, входившего в галерею Лувра в сопровождении толпы придворных, и заявил своему спутнику:
– Смотрите, Бассомпьер
[26], вот идет король! – С января 1621 года он часто, говоря о фаворите, называл его не иначе как «король Люинь». Похоже, что отношения между ними изменились и уже были не такими, как прежде. Обычно приводят и другие слова, сказанные Бассомпьеру королем:
– Вы его не знаете. Он считает, что я должен ему слишком много, и хочет держаться королем; но я, пока жив, буду чинить ему всяческие препоны.
Выше было частично описано, в каких условиях формировался характер короля. Обстоятельства его детства и отрочества, давление матери сделали Людовика молчаливым, скрытным, подозрительным, заставляли быть всегда начеку и быть способным на любую подлость. У него на всю жизнь сохранилась любовь к охоте, причем к ее кульминационному моменту: в то время как остальные загоняли зверя, он с тайной радостью и наслаждением садиста всаживал шпагу в бок животного. Так же внезапно он решал судьбу кого-то, попавшегося ему под горячую руку в минуты раздражения: виновного ожидало наказание, намного превышавшее степень его вины и не подлежащее смягчению. Только де Люинь иногда – но не всегда – мог уговорить его смягчить наказание. Примечательно, что писал по этому поводу Ришелье: «Короли должны быть строги и пунктуальны в наказании тех, кто нарушает политику их королевства, но они не должны находить в этом удовольствие». Если кто-то обманул Людовика или пытался сделать это, он затаивал к нему глубокую ненависть, тем более опасную, что он не выдавал ее до того самого момента, когда проявит ее самым неожиданным и ужасным образом.
В сентябре 1621 года королевские войска осадили один из самых укрепленных центров сопротивления гугенотов, городок Монтобан. Несмотря на стянутые большие силы, за три месяца взять Монтобан так и не удалось, по мнению современников, исключительно за счет бездарного командования де Люиня. Свой вклад внесли также непрерывные проливные дожди и болезни, свирепствовавшие среди солдат. В конце ноября осаду сняли, но Люиню надо было вернуться в Париж победителем, и он уговорил короля осадить другой хорошо укрепленный пункт гугенотов, замок Монёр. Конечно, взятие этого сооружения не шло ни в какое сравнение со значимостью падения Монтобана, но де Люиню нужна была хоть какая-то победа. Он знал, что Париж наводнили памфлеты и карикатуры, вовсю порицающие его, обвиняющие в краже средств на содержание тридцати тысяч солдат под Монтобаном, которых едва можно было насчитать двенадцать тысяч. По некоторым данным, руку к распространению этой печатной продукции приложили королева-мать и епископ Люсонский.
После боев под Монтобаном за королем начали замечать престранную особенность: ему нравилось наблюдать за судорогами, искажавшими лица умирающих. Во время осады он из окон замка с видимым удовольствием наблюдал за страданиями тяжело раненых гугенотов, валявшихся во рву и тщетно ожидавших медицинской помощи, которую им никто не собирался оказывать. Их терзали также голод и жажда, а открытые раны были усеяны мухами. Король подозвал к себе графа Ларош-Гюйона:
– Граф, подойдите посмотреть, как кривляются и гримасничают сии храбрецы!
Современники заметили, что перед смертью де Люиня отношения между ним и королем резко ухудшились. Людовик относил неудачи при осаде Монтобана за счет неправильных действий фаворита. В начале декабря тот заболел, по-видимому скарлатиной. Окружавшие боялись распространения инфекции, король перестал его навещать, и при фаворите не оставалось почти никого, кроме лекарей. 15 декабря 1621 года в два часа дня Шарль де Люинь скончался. Король в этот день вел обычный образ жизни: по записям в журнале Эроара он «отобедал в полшестого… различным образом развлекался до девяти часов… молился Богу. В полдесятого заснул до полшестого утра».
Как утверждал посол Флоренции в своем донесении, «король пролил слезы». По сообщению венецианского посла, король заявил:
– Я испытываю большое горе. Я любил его, потому что он любил меня, хотя у него и были некоторые недостатки.
Показательно поведение Людовика после смерти фаворита. Гроб усопшего в полном одиночестве отправили в его замок, по пути сопровождавшие солдаты играли на гробе в карты (или в кости, свидетельства разнятся). Король недолго предавался горю. Уже через пару дней он отправился в Париж через Бордо, участвовал в различных празднествах, по-прежнему часто охотился. В Париже 25 января его встречали особенно радостно. Атмосфера напоминала всеобщее ликование после убийства Кончини. По рукам ходили карикатуры, в которых де Люинь изображался в качестве трупа, пожираемого червями, а его братья – повешенными. Предварительно в соборе отслужили торжественную благодарственную мессу за взятие замка Монёр, который сровняли с землей в назидание гугенотам, осмелившимся покуситься на королевскую власть.
Короля со всех сторон принялись осаждать люди, взывавшие к правосудию из мести или корыстных побуждений, требовавшие возмещения ущерба, случившегося при царствии де Люиня, либо чего-то, что не получили тогда, но надеялись получить теперь. Людовик приказал учинить точнейшую инвентаризацию имущества покойного и допросить в парламенте секретаря коннетабля, некого Монсиго, управлявшего его делами, на предмет выявления злоупотреблений, имевших место при жизни усопшего. В ходе инвентаризации выяснилось, что во владении покойного неведомым образом оказались несколько украшений из числа драгоценностей короны, но ничего противозаконного обнаружено не было. За Монсиго заступился принц де Конде, секретарь отсидел год в тюрьме и был выпущен на свободу.
Де Люинь в последние дни жизни направил письмо королю с просьбой не оставить своими заботами его семью. Король сохранил малолетнему сыну де Люиня все должности и титулы отца (кроме коннетабля). Дядя малыша, герцог де Шольне, исполнял от его имени обязанности губернатора Пикардии.
