Ежедневный образ жизни венецианца, коренного или пришлого, метко характеризовала поговорка, бытовавшая в ХVII веке: «La mattina una messetta, dopo pranzo una bassetta, dopo cena una donnetta» («Утром – месса, днем – игорный дом, вечером – бабенка»). Такой разгул проституции в католическом государстве может показаться странным, но венецианский сенат закрывал глаза на него, ибо считал его более действенным средством сдерживания распространения гомосексуализма, лесбиянства и супружеской неверности, нежели смертную казнь или тюремное заключение. Практичные отцы города еще в 1514 году учинили перепись куртизанкам (коих насчитали 11 000) и обложили их налогом. Один из европейских путешественников утверждал, что на эти налоги Венеция вполне могла содержать эскадру военных кораблей. Так что любой мужчина мог найти себе в Венеции женщину по собственному вкусу.
По-видимому, Георга-Вильгельма не влекли к себе ни блондинки, ни рыжеволосые красавицы, и на тех и на других он насмотрелся как у себя на родине, так и в северных странах. Его пленила экзотическая красота гречанки Зенобии Букконлини, ее пылающие огнем очи, черные как смоль густые кудри, стройное, гибкое тело, неутомимое в любовных ласках, доводящих обоих до настоящего исступления, забавная манера изъясняться на итальянском языке, неожиданные вспышки ревности, когда она бросалась на него с ножом. Для Венеции гречанки не были каким-то дивом, республике в ту пору принадлежали многие греческие острова в Средиземном море, включая такие крупные, как Кипр и Крит. Для Георга-Вильгельма сожительство с Зенобией стало незабываемой главой в его жизни, тем более что красавица родила ему сына, о котором он еще долго не переставал заботиться. Молодой человек, получив образование на родине, под именем Лукас фон Букко перебрался поближе к отцу и дослужился до полковника драгунского полка. Впоследствии он женился на дочери главного кухмейстера и основал дворянский род, который прочно укоренился в княжестве.
Однако подданные Георга-Вильгельма, наградившие его прозвищем «языческого герцога», в конце концов потребовали, чтобы правитель остепенился и выполнил свой долг продолжения рода, то есть либо женился и обеспечил династию наследниками, либо отказался от своих владений. В качестве подходящей невесты ему порекомендовали Софию Пфальцскую. Герцог внял гласу народа и даже согласился на церемонию помолвки, но, по всей видимости, душа к этой девице у него не лежала. Неизвестно, кто был инициатором так называемого «обмена невестой», но произошло нечто доселе необычное: Георг-Вильгельм уступил Софию брату Эрнсту-Августу. Более того, он официально подписал отказ от вступления в брак в будущем с тем, чтобы после его смерти принадлежавшие ему земли отошли брату.
София покорно подчинилась этой странной сделке; как известно из истории, мнением принцесс на выданье при заключении брачных союзов никто не интересовался, первостепенную роль всегда играли политические соображения. Чтобы придать этой истории более или менее благопристойное обличие, отринутой невесте сказали, что Георг-Вильгельм подцепил в Венеции «дурную болезнь и непригоден для брака». Правда, историки считают, что это, по всем меркам из ряда вон выходящее, событие все-таки оставило в ее душе неприятный осадок, который также внес свой вклад в ее последующее неприязненное отношение к семье деверя. В 1658 году невеста-перестарок беспрекословно сочеталась браком с Эрнстом-Августом и родила в замужестве шестерых сыновей и дочь Шарлотту, которая впоследствии стала королевой Пруссии, именно в ее честь был назван дворец Шарлоттенбург в Берлине. Сыновья пошли все по военной части, причем трое из них погибли в военных походах, двое – против турок, один – в войне за Испанское наследство.
Конечно, ни о каком подобии не то чтобы любви, но даже и тени привязанности между Софией и Эрнстом-Августом быть не могло. Исполнив свои обязанности по части продолжения рода, герцог вступил в связь с фрейлиной своей жены, Кларой-Элизабет фон Мейзенбург (1648–1700). Отец этой девицы безуспешно пытался пристроить ее и сестру Катарину на службу к королевскому двору в Версаль, но когда эта затея окончательно провалилась, он добился включения ее в штат фрейлин герцогини Софии. Соблазнив девушку, герцог Эрнст-Август выдал ее замуж за воспитателя наследного принца Франца-Эрнста фон Платена. От связи с герцогом Клара-Элизабет родила в 1674 году сына, в 1675 году – дочь Софию-Шарлотту. Муж прекрасно знал, кто является отцом этих отпрысков, но относился к ним как к плодам своих чресел, за что и был вознагражден головокружительной карьерой. Франц-Эрнст фон Платен быстро дослужился до первого министра и был возведен в графское достоинство. Жена же его, ловко используя бесконечные семейные свары в семье курфюрста Эрнста-Августа, небезосновательно считалась самой могущественной особой в Ганновере и не оставляла попыток еще больше укрепить положение своей родни. Она подсунула в качестве любовницы кронпринцу Георгу-Людвигу свою младшую сестру Катарину. Надо полагать, сыну курфюрста было несвойственно постоянство отца, на всю жизнь сохранившего привязанность к графине фон Платен, возможно, у него были иные вкусы, и его связь с Катариной длилась недолго, закончившись практически с его женитьбой.
Герцогиня София не обращала никакого внимания на увлечения своего мужа, а усиленно занималась самообразованием и трудами на благо своего герцогства. В результате строительной лихорадки, поголовно охватившей европейских правителей, еще до ее замужества в Ганновере были построены несколько современных зданий, усилены защитные городские укрепления; для снабжения хозяйства герцогского дворца Ляйнешлосс овощами, фруктами и пресноводной благородной рыбой в деревне Линден был заложен так называемый Кухонный сад с теплицами и прудами для разведения форели, карпов и щуки. Герцогиня стремилась внести в облагораживание владений мужа и свой вклад. В 1664–65 годах она совершила путешествие в Италию и после этой поездки занялась внедрением увиденных ею за границей новинок в своих владениях. Курфюрстина София также уделяла большое внимание украшению герцогской резиденции, располагавшейся в поместье Херренхаузен, примерно в одном километре от Ганновера, в особенности ее огромного парка. Здесь пригодились впечатления ее юности, проведенной в Нидерландах, парк был оформлен в стиле нидерландского барокко. Его украсили большим количеством статуй из песчаника, выкрашенного в белый цвет (мрамор не вынес бы воздействия неблагоприятного северного климата), устроили в нем каскады, гроты и фонтаны, построили большой летний зеленый театр. Вполне возможно, что ежедневные пешие прогулки в хорошем темпе (свита едва поспевала за герцогиней) на лоне природы помогли ей дожить до весьма преклонного, даже для нашего времени, возраста. Она и скончалась скоропостижно, выйдя утром на променад.
Проведенная в бедности молодость стала отличной школой, превратившей Софию в рачительную хозяйку и деятельную женщину, которая никогда не сидела сложа руки. Она изготовила множество вышивок, в одном из монастырей Северной Германии до сих пор хранится сработанное ее высокородными пальцами наалтарное покрывало. До самой смерти София сохраняла исключительную живость тела и души, неистребимый интерес к жизни и жажду познаний. Современники с восторгом писали, что герцогиня «бодра, крепка и стройна, что твоя молодка, без единой морщинки в лице», кое-кто даже признал ее «самой знающей и занимательной женщиной века». С ней с удовольствием общались и гостили в Херренхаузене такие выдающиеся личности ХVII века, как математик и дипломат Лейбниц и композитор Гендель.
