Со своим братом, курфюрстом Пфальцским, она была не менее откровенна:
«…хотя сие есть горькая пилюля, но, ежели она позолочена 150 000 талеров, приходится закрыть глаза и проглотить оную».
В октябре 1682 года был подписан брачный контракт. София-Доротея пришла в ужас. Девушка с детства остро ощущала высокомерное, окрашенное плохо скрываемым презрением отношение к себе со стороны ганноверского двора (известно, что курфюрстина София за глаза не стеснялась называть и племянницу, и ее мать не иначе, как «кусок грязи») и невзлюбила эту родню. Она разразилась рыданиями и в приступе бессильного отчаяния разбила, швырнув с размаха о стенку, миниатюрный портрет жениха в рамке, инкрустированной бриллиантами, который преподнесла ей будущая свекровь. Разумеется, ее мнение никто не собирался принимать в расчет, а выходящий за рамки приличного поведения проступок сочли капризом избалованной барышни.
21 ноября 1682 года, без особого шума, в герцогском замке Целле состоялась свадьба. После обычного ужина в красном салоне в присутствии родных брачующихся и свитских офицеров в 10 часов вечера пастор совершил обряд венчания, и невесту с женихом тотчас же препроводили в опочивальню. На другой день были представлены небольшой балет и оперный спектакль, а вечером устроен фейерверк. На следующее утро молодые совершили торжественный въезд в Ганновер, по тем временам большой город с населением в 10 000 жителей, по средневековому грязный и дурно пахнущий, ибо жители безо всяких стеснений выбрасывали на улицу как всякого рода отбросы, так и отходы жизнедеятельности своего организма.
Молодые поселились в так называемом Старом дворце возле герцогского замка Ляйнешлос (названный так по имени реки Ляйне, на берегу которой располагалось это сооружение). Супруги не ладили с самого начала, ибо София-Доротея была до мозга костей француженкой, что вызывало отвращение у грубого, эгоистичного, бесчувственного солдафона, каковым, собственно, и был кронпринц Георг-Людвиг. Ни о какой любви, разумеется, и речи быть не могло, но свой долг перед династией супруги выполнили: 30 октября 1683 года на свет появился их сын Георг-Август. Внеся свой вклад в продление рода, его отец с большим удовольствием приступил к выполнению воинского долга, присоединившись к императорской армии, отправившейся воевать против неверных турок.
Его молодая жена изнывала от тоски. Она не обладала интеллектуальными интересами, которые позволили бы ей разделять беседы свекрови с Лейбницем. Несколько скрашивало ее жизнь общество деверей, младших братьев Георга-Людвига, и золовки, единственной сестры мужа, Софии-Шарлотты, будущей королевы Пруссии. Девочка-подросток была в восторге от красавицы-невестки, сама она тайно мучительно страдала от того, что нежная, молочной белизны кожа ее личика была испорчена следами от перенесенной оспы. София-Доротея с упоением участвовала в затеях своих юных родственников. Развлечения же свекра заключались в бесконечных пирушках, во время которых под грубую и простую немецкую пищу – кислая капуста, клецки, свинина, все виды колбас, привезенная из Голландии селедка, – опустошались бочки с пивом и крепким алкоголем, так что зачастую половина присутствующих через несколько часов уже валялась под столами. Нередко такие увеселения перерастали в ожесточенные драки.
Герцог Эрнст-Аугуст, который любил свою невестку, обратил внимание на ее подавленное душевное состояние и в 1685 году взял ее с собой в Венецию. Там она должна была дожидаться возвращения мужа из похода против турок. Курфюрстина София была весьма недовольна этой затеей из-за связанных с ней больших расходов. Эрнст-Аугуст вообще имел склонность транжирить деньги и поддерживать расточительный образ жизни. Здесь уместно обратить внимание на особенности экономики большинства карликовых немецких государств. Скудная почва Германии и неблагоприятный климат не обеспечивали больших доходов от сельского хозяйства, различные виды ремесел также не приносили особой выгоды, а месторождения полезных ископаемых имелись далеко не везде. Отсюда властители крошечных государств занимались тем, что, собственно говоря, было самой натуральной торговлей людьми: они либо продавали, либо сдавали в аренду солдат. Рослые, крепкие, отлично вымуштрованные немецкие парни славились неприхотливостью, выносливостью, силой, дисциплинированностью и беспрекословным повиновением своим командирам: они готовы были за милую душу ухлопать родного брата, если на то будет приказ. Например, Эрнст-Аугуст как-то сдал в аренду 5 000 солдат за 50 000 талеров. Как видим, жизнь рядового ценилась недорого. В начале ХVIII века, когда в Европе разразилась кровопролитная война за Испанское наследство, прославленный английский полководец Мальборо командовал в основном не английскими рекрутами, которых в требуемом количестве было просто невозможно набрать: на выделяемые парламентом средства он оплачивал немецких наемников, естественно, оставляя часть денег в своем кармане.
Итак, София-Доротея провела в Венеции почти год, и ей там безумно понравилось. Ранее ей не доводилось видеть иных пейзажей, кроме родной Северной Германии: под низко нависшими облаками, которые не так уж часто разгоняли лучи бледного солнца, тянулись пастбища, бесплодные торфяники, унылые поля с низкорослым житом, иногда оживляемые рощицами чахлых берез. По сравнению с тусклыми, неизменно переходящими во все оттенки серого цветами мира, окружавшего ее в Ганновере, Венеция потрясала буйством, яркостью и свежестью красок. Дворцы Люнебурга и соседних княжеств показались ей невзрачными домиками по сравнению с парой сотен чертогов, выстроившихся по обеим сторонам Большого канала. Сколько мрамора, разнообразной отделки, колонн, лоджий и позолоты! Ею полностью был отделан мраморный фасад Ка-д’Оро, «Золотого дворца». Однако в дни празднеств они еще более преображались, потрясая немыслимой, какой-то феерической роскошью. Фасады домов и черные гондолы завешивались бархатом, парчой, узорными тканями, редкостными коврами. А церкви! Бедные украшениями протестантские храмы с их грубоватыми изображениями святых, вырезанных из дерева, не выдерживали никакого сравнения с этими, в сущности, дворцами, украшенными великолепными картинами, мозаиками и статуями из все того же мрамора. Софии-Доротее посчастливилось наблюдать и обряд обручения Венеции с Адриатическим морем, когда облаченный в по-царски пышные одежды дож на сказочной красоты судне под названием «Буцентавр» плыл по Большому каналу, чтобы бросить в воды лагуны драгоценный перстень и произнести освященную веками фразу: «Мы обручаемся с тобой, море, в знак истинной и вечной власти».
Буйство красок не прекращалось и в обыденные дни. Молодая женщина ранее не могла представить себе такого разнообразия одеяний, где с европейским платьем, шитым золотом и серебром, отделанным мехом и изящнейшими кружевами, соседствовали пестрые халаты, золотые ризы, тюрбаны и головные уборы с султанами. А лавки купцов, заваленные штуками тканей со всех концов мира, веерами, расписанными никогда не повторяющимися сюжетами и узорами, благоухающими восточными ароматами, отражающимися в зеркалах, изготовленных венецианскими мастерами! Секрет их изготовления лишь недавно удалось похитить французам и тем самым сбить немыслимые цены на это редкостное творение рук человеческих. На мосту Риальто теснились лавочки золотых дел мастеров, поражавших воображение замысловатым плетением цепочек из золотых нитей и разнообразием драгоценных камней, опять-таки, свезенных изо всех дальних стран. Мать Софии-Доротеи была обладательницей прекраснейших драгоценностей, свекровь – редкостных жемчугов Марии Стюарт, подаренных той еще Катариной Медичи, но такого разнообразия ювелирных изделий она и в мыслях не могла себе представить. Особенно поразили ее воображение розовый и серый жемчуг, а также дамские пояса, украшенные крупными разноцветными зернами и кистями из мелкого жемчуга.
