И музыка – музыка и пение не прекращали свое звучание в Венеции повсюду. Откуда-то постоянно раздавались сладостные звуки невидимых инструментов, пели же все: гондольеры, моряки, разносчики съестного, прислуга. Часто ночью с каналов доносились чарующие мелодии серенад, заказанные поклонниками для исполнения под окнами возлюбленных.
Совсем по-иному выглядело и передвижение по улицам и каналам Венеции. В Ганновере София-Доротея, по своему положению кронпринцессы, могла совершать прогулки только в придворной карете, запряженной шестеркой лошадей. Даже при самом сильном желании опуститься до уровня рядовой горожанки, ходить по запакощенным улицам Ганновера, не рискуя замараться, было невозможно. Для более состоятельных жителей на углах центральных улиц дежурили портшезы, готовые предоставить свои услуги за 6 грошей в день, что было не по карману плебсу, ибо, например, каменщик мог заработать за 13–14 часов изнурительного труда всего семь грошей. В Венеции же София-Доротея в сопровождении либо свекра, либо его адъютанта могла свободно перемещаться по центру города, бродить по лавочкам, сидеть сколько угодно в кафе, помешивая серебряной ложечкой восхитительный, хотя и непривычный по вкусу, шербет и глазея на живописную толпу.
Если в Люнебурге общение с окружающими было ограничено рамками строжайшего этикета, то здесь она с непривычным удовольствием ощущала на себе восхищенные взгляды мужчин. Иногда они приводили ее в смущение, в особенности если их бросали на нее масленые глазки мужчин восточной внешности, иногда при этом безо всякого стеснения восторженно прицокивавших языком. Удивило ее и то, что очень часто лица мужчин и женщин были закрыты масками – в Европе этот предмет использовался исключительно на маскарадах. Странными показались ей и мелькавшие иногда в толпе женщины, в одежде которых присутствовала какая-то часть желтого цвета, например, головной платок или нагрудник, явно находившаяся в дисгармонии с ее, иногда весьма богатым, туалетом. Странным также было и то, что иногда такие женщины держали в руках прялку с куделью и веретено. София-Доротея все-таки набралась смелости спросить у свекра, почему прядильщицы бродят со своими орудиями по улицам, а не работают дома, и тот со смехом объяснил ей:
– Сие, дочь моя, есть женщины дурного поведения, каковых в Венеции великое множество. По закону, они должны носить такие знаки отличия от добропорядочных горожанок. Остерегайтесь заговаривать с ними.
У курфюрста Эрнста-Августа, в отличие от его скуповатого сынка, деньги так и текли сквозь пальцы. Он оправдывал это удачной сделкой: в год поездки ему удалось сдать в аренду Венецианской республике 3 полка, по 2400 человек каждый, на три года за 76000 талеров в год. Поэтому свекор снисходительно смотрел на траты невестки, безропотно оплачивая счета за кружева и ткани. Вдобавок Эрнст-Аугуст решил заказать ее портрет у местного художника.
– В итальянской кисти больше естественности и живости в изображении, – пояснил он Софии-Доротее.
Действительно, живописец изобразил прекрасную, как цветы в ее руках и волосах, пышущую здоровьем молодую женщину, достойную великой страстной любви, еще не познавшей ее, но пребывающей в смутном ожидании. Портрет как будто призывает зрителя: «Полюби эту женщину – перед тобой откроются врата сада невиданных наслаждений».
Такое изображение совершенно не понравилось мужу Софии-Доротеи, вернувшемуся, наконец, из военного похода против турок. Он нашел портрет совершенно непригодным для картинной галереи курфюрстов Брауншвейг-Люнебургских и вообще просто непристойным:
– Сие есть портрет непотребной девки!.. – разбушевался он, и только вмешательство Эрнста-Августа спасло холст от уничтожения.
Судя по тому, что в марте 1687 года кронпринцесса родила дочь, окрещенную в ее честь Софией-Доротеей, Георг-Людвиг все-таки соскучился по своей жене. Но, поскольку больше детей в этом браке не появилось, всяческие интимные отношения между супругами явно были прекращены. Это совершенно не означало, что кронпринц решил предаться воздержанию. Он вовсю развлекался на стороне. Еще до женитьбы Георг-Людвиг дал отставку своей бывшей любовнице, сестре графини фон Платен, Катарине. Кронпринц любил непритязательных и покорных женщин, а та уже вообразила, что будет точно так же помыкать им, как ее сестра – его папенькой, и выставляла непомерные требования. Принц вступил в связь с молоденькой фрейлиной своей матери Эренгардой-Мелюзиной фон Шуленбург (1667–1743). Внешность этой блондинки смиренного нрава была сильно на любителя: высокая, тощая как жердь, громоздкая, она вполне оправдывала прилипшие к ней клички «Пугало» и «Гусыня». Тем не менее Георг-Людвиг сохранил к этой женщине привязанность на всю жизнь. Фаворитка родила трех дочерей, в 1692, 1693 и 1701 году. Узаконили их весьма простым способом: первые две дочери, Анна Луиза София и Петронилла-Мелюзина, числились отпрысками старшей сестры Мелюзины, которая была замужем за своим дальним родственником, а потому также носила фамилию фон Шуленбург. Третью дочь Маргарете-Гертруду приписали к семье младшей замужней сестры фаворитки, и она получила ее фамилию фон Ойнхаузен. Всем этим «племянницам» Мелюзины на образование выделялись такие же средства, как и законным детям Георга-Людвига.
По легенде София-Доротея случайно узнала об этой связи, зайдя во время прогулки в какой-то малоприметный домик и обнаружив там своего супруга с любовницей у колыбели новорожденной дочери. Она почувствовала себя оскорбленной, униженной и начала выражать свое возмущение бурными сценами ревности. Раздор между супругами подогревала графиня фон Платен, невзлюбившая Софию-Доротею. Фаворитка свекра с самого начала навязывалась в подруги новобрачной, дабы играть роль наперсницы, стать поверенной во все ее тайны, но та предпочла держаться подальше от этой насквозь фальшивой интриганки. Потрясенная изменой мужа, София-Доротея пожаловалась свекрови, но та, исходя из собственного опыта, посоветовала невестке смириться с существующим положением и не выносить сор из избы, требуя развода. Ничего лучшего не могли посоветовать ей и собственные родители, способные только сочувствовать и утешать уязвленную пренебрежительным отношением мужа и свекрови дочь. Поэтому мятущаяся душа молодой и здоровой женщины была готова броситься в объятия любого человека, который предложил бы ей утешение и защиту. Он, будто нарочно, и явился в Ганновер в это самое подходящее для него время. София-Доротея уже встречались раньше с этим человеком, но тогда они были подростками. Минуло с десяток лет, и в гости к курфюрстам Ганноверским по приглашению их сына Карла-Филиппа (1669–1690) прибыл полковник Филипп-Кристоф, граф фон Кёнигсмарк (1665–1694).
Рыцари без страха и упрека
Кёнигсмарки принадлежали к старинному немецкому дворянскому роду из княжества Бранденбург, поступившему на службу к шведским королям. В те времена подобное явление выглядело делом совершенно обычным, ибо регулярные армии были невелики, офицерских должностей немного. Значительная часть представителей так называемого «дворянства шпаги», прекрасно владевших оружием, не боявшихся ни Бога, ни дьявола, кочевала по Европе, чутко прислушиваясь, не раздастся ли где-нибудь призывный клич трубы, знаменующий начало новых военных действий. Кое-кто из них обретал славу и состояние, кое-кому выпадала судьба сложить голову в бою, а кое-кто навсегда переходил в разряд так называемых «охочих людей», т.е. чистой воды авантюристов, готовых ввязаться в самые сомнительные предприятия.
