– При датском дворе говорят либо на немецком, либо на французском языках, в которых ты преуспела. Нет необходимости учить ненужную тарабарщину служанок и лакеев.
Каролине-Матильде было неведомо, что мать в молодости, переусердствовав по части освоения английского языка, случайно подслушала разговор служанок, сочувственно называвших ее «бедняжкой», – малоприятная оценка особы королевских кровей из уст простонародья, лишний раз бередившая рану осознания того, насколько гулящий у нее муж.
После венчания был дан свадебный пир на сто пятьдесят человек, вся посуда до последней вилки была изготовлена из золота. После обеда состоялась сложная церемония посвящения двенадцати знатных особ в рыцари Ордена Даннеборга, высшего знака отличия королевства.
Далее состоялся бал; слава Богу, что ввиду танцев с платья отстегнули тяжеленный шлейф. Невзирая на свое предпочтение резвиться на лоне природы, Каролина-Матильда хорошо усвоила уроки учителя танцев, изящного итальянца с крошечной скрипочкой, смахивавшего на кузнечика, и безбоязненно открыла бал с Кристианом традиционным менуэтом. Она непринужденно и с величавой грацией исполнила свой первый танец королевы. Затем последовали неизменные гавоты, котильоны и пасспье.
К полуночи она чувствовала усталость во всем теле и как во сне ощущала на себе проворные руки камеристок и горничных, раздевавших ее и готовивших к первой брачной ночи. Еще в Англии мать осторожно просветила девушку насчет предстоящего испытания, несколько раз повторив, что сие есть неизбежная прелюдия на пути к выполнению основной задачи супруги монарха – вынашивания и рождения наследника престола, и призвала дочь к терпению. Обе вдовствующие королевы, и престарелая София-Магдалена, и, невзирая на возраст, свежая как утренняя роза Юлиана-Мария, дрогнувшими голосами растроганно напутствовали ее, по-видимому, вспомнив свою молодость и свадьбу.
И вот ее оставили одну в королевской спальне, огромной комнате со стенами, затянутыми нежно-розовым шелком и украшенными зеркалами в позолоченных рамах, многократно отражавших белую с золотом мебель. Ложе было бескрайним и неуютным. Появился новобрачный. Он приблизился к ложу и взглянул на молодую жену.
У Кристиана не было ни малейшего желания близости с этой женщиной, которую ему навязали. Он рассчитывал как следует напиться во время свадебного пира, чтобы винные пары затуманили ему мозг и он механически овладел бы этой куклой, подсунутой ему без какого бы то ни было согласия с его стороны. У них не было ничего общего. Она не говорила по-датски. Она любила верховую езду и, по отзывам придворных, могла заткнуть в этом деле за пояс любого. Она прекрасно и с увлечением танцевала – Кристиан вообще не видел в танцах никакого смысла. Она – его двоюродная сестра, почему он должен спать со своей двоюродной сестрой? Для этого годились совсем другие женщины.
Перед ним на ложе лежала натуральная кукла, распрямившаяся, будто по линейке, во весь рост и вытянувшая руки по бокам своего тела, – ну точь-в-точь покойница, которых он уже успел немало повидать на своем коротком веку. Еще она смахивала на кокон – вся в белом, с волосами, спрятанными под кружевным чепчиком, укутанная в объемистую шелковую сорочку, с ногами, обутыми в ночные парчовые туфельки вроде тапочек, удерживаемых завязанными крест-накрест атласными лентами. Кристиан привык к обитательницам борделей Копенгагена, которые отлично знали свое ремесло и могли за хорошие деньги побудить к соитию даже мертвеца. Но на что годится эта ледышка, уставившаяся на него испуганными глазами и невнятно промямлившая:
– Я в полном распоряжении вашего величества.
Новобрачный, унаследовавший от своего беспутного папаши садомазохистские наклонности, знал, что некоторых женщин необходимо подстегнуть, им даже нравится это, – может быть, Каролину-Матильду тоже надо раззадорить? Кристиан поспешно загасил все свечи, кроме одной, и, в предвкушении окончательного торжества, тем более восхитительного, чем труднее оно достанется, пустил в ход зубы и руки. Ледышка несколько раз дернулась и что-то простонала, но даже не изменила своего положения. Разозленный и обессиленный молодой муж упал рядом с ней и заснул как убитый. А Каролина-Матильда до утра не сомкнула глаз, размышляя, что такое произошло между ними.
После первой ночи Кристиан не спешил вновь разделить ложе со своей супругой. Казалось, он еще больше невзлюбил ее и прилагал все старания к тому, чтобы причинить ей хоть какую-то боль: требовал, чтобы она разговаривала только по-датски, запретил ездить верхом на лошади в манеже и на спектаклях в театре вызывающе громко аплодировал любым репликам актеров, либо порицающих, либо высмеивающих брачные узы.
– Любить жену немодно, – при всяком удобном случае изрекал Кристиан, сопровождая это высказывание злорадным смехом. Он не стеснялся заниматься рукоприкладством в отношении ненавистной супруги. Каролина-Матильда стоически переносила побои мужа и лишь усиленно запудривала синяки, проглядывавшие в декольте ее платьев.
Зима в тот год выдалась такой суровой, что море замерзло и в Швецию можно было попасть либо пешком, либо на санях. Необычные холода не пугали Каролину-Матильду: она с удовольствием каталась по заснеженным улицам Копенгагена, соболья шуба, подаренная женой Георга, защищала ее от пронизывающего ледяного ветра, равного которому она не знавала в Лондоне с его густыми туманами. Молодая королева наконец-то вырвалась из-под материнской опеки и наслаждалась полной свободой, с упоением танцуя на балах, посещая музыкальные вечера и концерты, которые устраивались в Кристианборге и дворцах датской знати, появляясь на оперных и драматических спектаклях. Она с удовольствием выбирала себе туалеты, подобающие каждому случаю, – по ограниченности средств и в воспитательных целях принцесса Уэльская не баловала детей модной одеждой, обеспечивая их лишь строго необходимым. Теперь же Каролина-Матильда терпеливо подчинялась манипуляциям своих камеристок – на подготовку выхода королевы на каждодневные церемонии или в свет иногда уходило около двух часов, больно сложны были предписанные этикетом и модой одеяния. Дамский туалет эпохи рококо, доведенный до совершенства несравненной фавориткой короля Людовика ХV, маркизой де Помпадур, был невероятно красив, изыскан и с виду воздушен, но на самом деле чрезвычайно сложен. Хрупкая маркиза обладала узенькими плечиками и тонкой талией, разумеется, все следящие за модой дамы стремились подражать ей. Зрительный эффект тонкой талии достигался не только жестоким утягиванием оной в корсет из китового уса, весивший около килограмма, но и ношением чрезвычайно объемной юбки-кринолина с оборками, воланами, пышной драпировкой. Для подчеркивания изящества дамских ручек рукав от локтя расширялся и расходился вширь пеной кружев, нашиваемых в несколько ярусов. Ко времени замужества Каролины-Матильды кринолин несколько потерял свою округлость, юбка постепенно становилась более плоской и сильно расширенной в бедрах. С этой целью начали использовать двойные фижмы, две объемные подкладки, отдельно для каждого бедра, соединенные тесьмой на талии. Платье украшали вышивкой, большим числом искусственных цветов, бантов и лент. Можно представить себе, сколько времени уходило у камеристок королевы, чтобы облачить ее в эти сложные одеяния и причесать. Волосы укладывали на голове, украшали нитками жемчуга, живыми цветами в крошечных бутылочках, обильно посыпали пудрой. Дабы пудра не запачкала основной туалет, на него перед сооружением прически набрасывали тонкую накидку, пудермантель, которую затем осторожно убирали вместе с лишней пудрой. Королеве надлежало подавать пример во всем, и Каролина-Матильда каждодневно героически терпела это модное насилие над собой.
