В столице реформы быстро дали результаты: кладбища, осложнявшие эпидемиологическую обстановку, были вынесены за городскую черту, улицы вымостили камнем, установили уличное освещение. Это сделало Копенгаген более чистым и безопасным городом. Для населения был открыт свободный доступ в парк одного из королевских замков. По воскресеньям теперь разрешалось устраивать празднества и развлечения, что, впрочем, нравилось далеко не всем.
Недовольные найдутся всегда, и в результате поспешно проводимых реформ таковых оказалось немало. Уволенные в целях экономии государственных средств члены придворного штата, чиновники и офицеры не получили никакой компенсации, лишились жалованья и поначалу лишь тихо роптали. Но пострадали и простые люди. С целью экономии было остановлено строительство церкви Св. Фредерика, без средств к существованию остались также около 2 000 работников закрытых ввиду неэффективности государственных мануфактур. Естественно, во всем винили реформатора и, как водится в таких случаях, шили ему каждое лыко в строку. Штруэнзее действительно держался чрезвычайно высокомерно, не знал ни слова по-датски, и отсюда все его действия рассматривались как умышленное нанесение вреда датскому народу. Хотя немецкий язык уже давно стал в королевстве языком делопроизводства – как многие короли, так и бывший первый министр Берншторф насаждали в стране немецкую культуру, – но лишь одному Штруэнзее ставили в вину презрение ко всем датским и норвежским обычаям. Пошли слухи, что он умышленно ограничивает общение короля с народом и планирует занять его место на троне, а из наследного принца путем опрощенного воспитания вырастить дурачка.
Масла в огонь подлило и усиление положения королевы. В соответствии с новыми законами о награждении высшими орденами вплоть до 1773 года никому не были пожалованы ни Орден Слона, ни Орден Даннеборг. Однако 29 января 1971 года, в день рождения короля, был учрежден новый Орден Матильды. Это выглядело весьма странно в свете отмены всех привилегий и награждения лишь за реальные заслуги. Орден имел всего один класс и предназначался для пожалования членам королевской семьи и ближайшим ее друзьям. Награда представляла собой монограмму «М» в круге из драгоценных камней, обрамленном веточкой, украшенной зеленой эмалью. Мужчинам полагалось носить его на шее, подвешенным на розовой ленте с тремя серебряными полосами, женщинам – с бантом на груди. Первыми награжденными были Кристиан VII, сама Каролина-Матильда, вдовствующая королева Юлиана-Мария, ее сын принц Фредерик, Штруэнзее и его ближайшие друзья, в том числе Эневольд фон Брандт.
Вокруг Каролины-Матильды начала образовываться так называемая «Партия королевы». Молодая женщина, ощущая поддержку, которой совершенно была лишена ранее, стала чувствовать себя более уверенно, и это придало ей смелости. Согласно одной из реформ Штруэнзее был отменен придворный этикет и представители недворянских кругов могли быть приглашены на неофициальные ужины с королевой, в результате чего у нее появились друзья неаристократического происхождения. Каролина-Матильда немедленно обзавелась новыми подругами, самой близкой из которых стала Йоханна-Мария Маллевиль, дочь и жена рядового офицера, что опять-таки вызвало раздражение близких к королеве придворных. Окружающим не нравилось, что госпожа Маллевилль ведет себя как аристократка, в частности, проигрывает большие деньги за карточным столом.
Лето 1771 года королева провела вместе с супругом и Штруэнзее в летнем замке Хиршхольм, в совершенно идиллической обстановке, счастливая и умиротворенная, – она ждала второго ребенка. По приказу Штруэнзее во всех церквях отправляли службы за благополучное разрешение королевы от бремени, и это лишний раз укрепляло подданных в убеждении, что на самом деле будущее дитя – ребенок самого Штруэнзее. 7 июля королева родила дочь, которую король признал своим законным отпрыском, принцессой Дании и Норвегии. В отличие от своего брата, это дитя любви было здоровым и крепким младенцем. Хотя все в открытую говорили об сомнительном отцовстве новорожденной, вдовствующая королева Юлиана-Мария согласилась быть крестной матерью, возможно, чтобы усыпить подозрения в своей нелояльности правящей чете. Девочку окрестили Луиза-Августа в честь двух ее бабушек, по этому случаю в церквах, опять-таки по указанию свыше, отслужили благодарственные молебны и исполнили «Te Deum». По свидетельству современников, во многих храмах при исполнении этого церковного гимна некоторые прихожане молча вставали и уходили. Кстати, на обратном пути в Копенгаген Каролина-Матильда продала в Гамбурге часть своих драгоценностей, дабы пополнить фонд Ордена Матильды.
Расплата
Приведенное выше упоминание о возможных подозрениях вдовствующей королевы Юлианы-Марии в нечистой игре, как показали дальнейшие события, имело под собой более чем веские основания. Если ранее она не участвовала в политической жизни, теперь настало время проявить себя. Ее сын Фредерик, неглупый и амбициозный юноша, достиг возраста восемнадцати лет и жаждал попробовать себя в роли правителя королевства, что при таком умственно нездоровом сводном брате и монархе естественно вытекало из всех понятий здравой логики. Поддерживаемый своими воспитателями, Шнеедорфом и Гульдбергом, членами датского патриотического движения, а также своевременно переметнувшимся на сторону вдовствующей королевы Шаком фон Рантцау, он убедил мать составить заговор против Штруэнзее. Если у нее еще и оставались какие-то сомнения, их полностью развеял секретный документ, выкраденный из личных бумаг Штруэнзее и переданный ей придворным Петером Зумом, имевшим ранг докладчика. Содержание его якобы свидетельствовало о том, что Штруэнзее совместно с Каролиной-Матильдой планируют государственный переворот с целью заставить короля отречься от престола. Особый гнев матери и сына вызвали слухи о том, что Штруэнзее работает над новой конституцией, которая должна превратить Данию в конституционную монархию. Такое покушение на абсолютную власть короля никак нельзя было допустить.
Вокруг Юлианы-Марии и ее сына быстро сплотилось недовольное дворянство и офицеры. Подход, однако, был тонким: для привлечения на свою сторону общественного мнения был пущен слух, что Каролина-Матильда и Штруэнзее задумали отправить короля в заключение и объявить королеву регентом. Само по себе это было абсурдным, ибо наличие действующего, хотя и безумного короля, служило любовникам надежным защитным прикрытием. Быстро распространившись в народе, эти измышления, тем не менее, упали на благодатную почву. Вскоре среди населения стали усиливаться настроения как против «бесстыжей» англичанки, так и против ее фаворита, прячущего от народа помазанника Божьего. Многим обывателям не нравились нововведения, совершенно перевернувшие привычную жизнь: праздничные развлечения и исполнение светской музыки по воскресеньям, ранее предназначенным для молитвы и богоугодных размышлений, казались им святотатством.
Нельзя сказать, что любовники оставались в полном неведении о грозившей им опасности. В конце августа фрейлина королевы Анна-Софи фон Бюлов нашла на лестнице во дворце письмо, адресованное какой-то даме, в котором говорилось о заговоре. Якобы на общественном празднике, намеченном на конец сентября, заговорщики должны были выступить в качестве защитников короля и арестовать Каролину-Матильду и Штруэнзее. Это обеспокоило любовников, праздник отменили под предлогом нездоровья короля, а охрану резиденции усилили. По-видимому, реформатор начал осознавать, чем могут обернуться его поспешные нововведения и какой опасностью чревато его положение. По легенде, он упал к ногам королевы, умоляя ее позволить ему ради их же спасения покинуть страну, но ослепленная страстью Каролина-Матильда не могла отказаться от самого дорогого для нее человека. Штруэнзее тогда же признался одному из своих друзей, что сохраняет свой пост только вследствие поддержки королевы. Ходили слухи, что британский дипломат предлагал лейб-медику большую сумму денег, дабы тот покинул страну, однако документальных свидетельств этому не сохранилось. В конце ноября двор переехал во дворец Фредериксборг, причем по приказу Штруэнзее охрана его была усилена.
