МИГЕЛЬ ФАЛЬКЕС-СЕРТАН. В Колумбии днем с огнем было не сыскать того первого издания, которое «Судамерикана» выпустила, где на обложке галеон посреди джунглей. Я тогда изучал медицину в Картахене, так там у одной женщины имелось то издание, и мы с моим другом Браулио прямо-таки ненавидели ее, потому что достать роман не было никакой возможности. Позже, где-то в начале 1968 года, книга поступила в продажу, и я купил. На том экземпляре, что у меня, в выходных данных указано: «Отпечатано 25 апреля 1968 года типографией компании „Импресора Архентина“, ул. Алсина 2049, Буэнос-Айрес, по заказу издательства „Судамерикана“ (ул. Умберто I, 545, Буэнос-Айрес)». Я книгу купил 15 июня 1968-го в книжном магазине «Насьональ». Дизайн обложки Висенте Рохо.
В то время деньги у меня водились, потому что я ставил иллюзионные шоу. Книгу я купил в «Насьонале» — издание, где на обложке помещены картинки вроде игральных карт. Я сберег его и с собой из Колумбии привез. Это, конечно, не первое издание, а что-то вроде третьей допечатки тиража. Но оно колумбийское, это точно.
МАРГАРИТА ДЕ ЛА ВЕГА. Другие его вещи я на тот момент уже читала, но что любопытно, так это письмо, которое прислала мне мама из Боготы вместе с экземпляром «Ста лет одиночества». В него она вложила газетную вырезку, где было интервью с отцом Габо. Заметьте, она не послала мне ни светские отзывы, ничего подобного, написала только, что ее совершенно очаровали «Сто лет одиночества», заворожили прямо, и только теперь она наконец-то поняла эту чертову страну. Моя мама — француженка. В то время я ждала своего сыночка Марио Энрике, он в январе 1968 года родился, и, пока я его носила, очень паршиво себя чувствовала. Битых восемь месяцев или около того меня продержали в постели; вот тогда, в постели, я и прочла «Сто лет одиночества».
МИГЕЛЬ ФАЛЬКЕС-СЕРТАН. Еще до того, как я смог прочесть книгу, я случайно наткнулся на него в Барранкилье, тогда он приезжал повидаться со своими закадычными друзьями. Так вот, иду я по 72-й улице, смотрю — он, я сразу его по фотографии признал. Нене (Малыша) Сепеду я знал, и Альфонсо Фуэнмайора видел прежде на фотографиях и был в курсе, кто он такой. Они сидели за столом, и я к ним подошел. Это при отеле на углу, через дорогу от «Медитерранео». Отель назывался «Альгамбра», и они на его террасе устроились. Человек пять за столом сидели, а стол весь был уставлен пустыми бутылками из-под пива «Агила». Он приехал в Барранкилью навестить друзей, с которыми лет десять не виделся, потому что все то время у него не было достаточно денег, чтобы вернуться. Это и побудило его позже ту книгу написать — «Когда я был счастлив и невежествен»
[73].
Я был пьян уже и слегка пошатывался. Нахально влез в их разговор, он как раз что-то говорил, и спрашиваю: «Вы Гарсиа Маркес?» Он отвечает: «Да. Чем могу помочь?» — «Хотелось бы получить у вас автограф, у меня уже две ваши книги имеются». Он покатывается от смеха, потому что видит, какой я пьяный. Отсмеявшись, говорит мне: «Ты приходи в понедельник в книжный магазин „Насьональ“, купи мою книгу, я ее тебе с удовольствием подпишу». А я ему: «Беда в том, что я в воскресенье вечером уезжаю, я в Картахене учусь». Тянусь рукой к столу и вытаскиваю из-под пивной бутылки салфетку. Протягиваю ему и прошу: «Оставьте автограф вот здесь». Он смотрит на меня и говорит: «Что я тебе, Мария Феликс
[74], что ли?»
РАФАЭЛЬ УЛЬОА. Я купил «Сто лет одиночества» в книжном магазине «Насьональ», он тогда в центре города располагался. Как раз напротив клуба «Барранкилья».
МИГЕЛЬ ФАЛЬКЕС-СЕРТАН. В «Насьонале» предлагали вкуснейший фруктовый сок. Тамариндовый. Они там сами его делали. Плюс там кондиционеры установлены. И была еще отдельная секция, где выставляли книги только для просмотра. Дорогущие издания, которые не купишь; их разрешали взять и там же, за столиком, полистать и почитать. Вообще магазин этот часто как место встреч использовали. Он заменил прежний книжный «Мундо».
РАФАЭЛЬ УЛЬОА. Я там книгу и купил… У меня должна где-то быть дата, когда она куплена. С галеоном на обложке. У вас нет такой, да? Так я вам свою отдам, а себе еще экземпляр добуду. Если вы любите Габо — а я Габо тоже люблю, — то как там по правилу логики? «Если каждая из двух величин равна третьей, значит, они равны между собой» — стало быть, я вас тоже уже полюбил.
МАРИЯ ЛУИСА ЭЛИО. «Сто лет одиночества» изменили представление мира о латиноамериканской литературе.
САНТЬЯГО МУТИС. Я так думаю, значимость многих вещей тогда стала ослабевать. А все потому, что утратилась настоящая связь с ними. Это ужасно. Название романа — оно прямо предостережением звучит.
МАРИЯ ЛУИСА ЭЛИО. Он застенчивый был, но, думаю, он и сейчас почти такой же, верно? Необычный, чудесный человек. Всю свою жизнь только и делал, что скрывался бегством. Сбегал, удирал, улепетывал.
РАМОН ИЛЬЯН БАККА. Всех будто вспышкой ослепило, разве нет? Некоторые «Сто лет одиночества» целыми абзацами наизусть заучивали, целыми страницами. Мне очень понравилось. Я считал этот роман великим, но ослеплен им не был, потому что там описываются вещи, очень близкие к тому, о чем я не понаслышке знаю. Когда он говорит о жизни на банановой плантации и о сеньоре таком-то… Потрясающе, да, но я ее с детства видел, такую жизнь, меня же тетки растили, и на праздниках всех этих… жизнь там оставалась все такой же, для меня узнаваемой. Какое-то подобное чувство у меня возникло.
МАРИЯ ЛУИСА ЭЛИО. Больше, чем латиноамериканский, испаноязычный…
САНТЬЯГО МУТИС. Никак не скажешь, что в «Сто лет одиночества» просматривается четкая структура, что сюжет развивается в определенном направлении. Никуда он не ведет, ни к чему литературному, а вот что в нем есть, так это ясное представление о том, как в Колумбии устроена жизнь, притом совсем не такая, какую видишь в столице.
ХОСЕ САЛЬГАР. Ни через двадцать, ни через тридцать лет Габо не упрекнешь в том, что он забросил журналистику; нет, он не отказывался от нее: любовь к литературе всегда пронизывала его журналистские работы. И все его произведения имеют журналистскую основу в плане точности приводимых фактов.
ЭДУАРДО МАРСЕЛЕС ДАКОНТЕ. По большому счету, «Сто лет одиночества» ничего нового мне не открыли, в том смысле, что все люди, там появляющиеся, мне знакомы, я их знаю. И, кроме того, в моей голове есть очень четкое понимание географии описанного пространства. Я сразу представлял себе все передвижения героев, места, о которых они говорят, кто куда ходил, где река, где дамбы, где чей дом находится — ну, я не знаю, все. Я отчетливо видел этот городок своим мысленным взором, как будто я физически ходил по его улицам. Можно сказать, я знаю тот городок как свои пять пальцев. Он упоминает массу разных мест. Район Эль Прадо, например, где гринго жили. Поезд. Реку. Это, безусловно, мир в миниатюре. Микрокосм.
