КАРМЕН БАЛСЕЛЬС. В 1967 году он обосновался в Барселоне, и мы с ним виделись практически каждый день, я участвовала во всех его задумках и начинаниях. Он часто устраивал нечто вроде закрытых репетиций и хотел узнать, что я думаю, каковы мои впечатления.
ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. Он когда собрался писать «Осень патриарха», решил отправиться в страну, где все еще правил могущественный патриарх; короче говоря, пустился в погоню за Франко. В Барселону. Ему хотелось узнать, как живется при режиме Франко, понять, каков он сам, что из себя представляет. Конечно, потом он и других диктаторов много изучал. «Осень», по всей видимости, больше сосредоточивается на венесуэльском диктаторе Хуане Висенте Гомесе. Хотя он обо всех диктаторах Америки собрал сведения, и о Рафаэле Леонидасе Трухильо в частности, тот правил в Доминиканской Республике. Даже кое-что порассказал мне о Трухильо, о чем нигде не писал, потому что, конечно, насобирал гораздо больше информации, чем в итоге в книгу включил. Оказывается, Трухильо однажды шел куда-то в окружении своих телохранителей и встретил старика, в котором узнал своего однокашника по школе, хотя тот классом старше учился, и удивленно так заметил: «Смотри-ка, такой-то до сих пор жив». А позже телохранители ему сказали: «Уже нет».
МИГЕЛЬ ФАЛЬКЕС-СЕРТАН. Он соскучился по карибскому побережью и вернулся в Барранкилью, чтобы, согласно общему мнению, снова почувствовать запах подгнивающей гуайявы.
ХУАНЧО ХИНЕТЕ. Кике сдал ему внаем свой дом. И он въехал туда с Мерседес и детьми. Он писал… Нет же, говорю вам, он отдалялся.
КИКЕ СКОПЕЛЬ. Да нет, вовсе нас не сердило, что мы больше не треплемся с ним, как раньше, о чем угодно, однако мы все сильнее отдалялись от него, по той же причине, по которой у людей обычно дорожки расходятся: из-за денег там или из-за женщин. А какой еще может быть повод с человеком разойтись — деньги или бабы. Других не бывает.
ХУАНЧО ХИНЕТЕ. Он уже тогда был Гарсиа Маркес. Но пока еще не нобелевский лауреат.
КИКЕ СКОПЕЛЬ. Нет, Гарсиа Маркесом он еще не стал. На полпути к Гарсиа Маркесу находился. Пока не дошел. Это же я в том доме жил, и Альваро, такой, мне говорит: «Не валяй дурака, Кике, видишь же, Габито без гроша мается. Съезжай из своей студии, вон, у мамаши своей перекантуешься. А он тебе заплатит. Он огромных денег заработает на этой книжке, ну, которую издает. А как заработает огромных денег на книжке этой, так тебе и заплатит». Вот почему я из своего дома съехал и сдал его Габито в аренду. Потом, когда я маху дал и спросил с него плату, он взъелся на меня из-за этого. «Хорош выделываться, давай плати, эдакий ты сукин сын, раз должен мне, так и плати, не отвиливай. Два года уже в доме моем живешь, а платить не платишь». Потом он все же расплатился со мной. Тогда мы сердитые друг на дружку были, но зла — нет, зла не держали.
МАРИЯ ЛУИСА ЭЛИО. Когда он разбогател, он наконец-то сполна с мясником расплатился за все то мясо, что тот ему в долг отпускал.
КАРМЕН БАЛСЕЛЬС. Отношения с деньгами — вопрос фундаментальный, и не только для Габо: на том весь мир стоит. Когда у тебя совсем ни гроша, на что угодно пойдешь, только бы средства добыть. Если у тебя есть хоть какие-то деньги, то ты вообще вряд ли из-за них переживать будешь, но если у тебя их достаточно, а может, даже с избытком, то уже удовлетворяешь разные свои прихоти и только ради денег ничего делать не станешь.
Правду говоря, он любил дорогие рестораны и шампанское лучших марок. Много памятных обедов у нас было. Не вспомню уже, за чей счет. Я точно платила по одной простой причине — Габо не любил счета оплачивать и, бывало, просил: «Ты, Каме, уплати по счету и на меня запиши, добавь к тому, что я тебе уже должен».
АРМАНДО САБАЛЕТА. Я узнал из «Эль Эспектадора», что Гарсиа Маркеса наградили премией Ромуло Гальегоса размером в сто тысяч боливаров, а он те деньги передал в пользу каких-то политзаключенных. Затем другую премию получил, в десять тысяч долларов, и снова каким-то другим заключенным отдал. И я… Я очень люблю город, где Гарсиа Маркес родился, и хорошо знаю дом, в котором он появился на свет: сейчас там двор весь зарос сорняками и кустами ежевики. Единственная разница с тем, что было, — от фасада лишь половина осталась. Я видел, в каком состоянии этот дом — заброшенный он теперь, — да и городу тоже многое нужно, водопровод нужен, больница, школа средняя, в конце концов… А он на сторону деньги отдает. Из-за этого я и написал песню, в которой говорится:
Ах, писатель Гарсиа Маркес,
Ох, писатель Гарсиа Маркес,
Тебя нам надо вразумить:
Ты землю, где на свет родился,
Изволь и холить, и любить,
Ты больше так не вздумай делать,
Не смей свой город забывать
И дом родной, где свет увидел,
На произвол судьбы бросать
В беде и в полном запустенье,
Как будто дела тебе нет.
ХУАНЧО ХИНЕТЕ. Он приехал в Колумбию и сказал, что деньги от венесуэльской премии отдал партизанам, на революцию, значит. А когда здесь заваруха с мятежниками началась, там, в Боготе, на демонстрации произошла та история с парнишкой. Фотография, как там университет поджигают, весь мир обошла; он убегал, а они в него бросали все что ни попадя. Габо же написал, что принимал участие в той революции. И тогда Пачо Посада — он Консервативную партию поддерживал и был редактором в «Диарио дель Карибе» — явился и раскопал все это, и еще передовицу тиснул, где говорилось, мол, как легко таким манером революцию сделать. Издалека. Теперь у него денег куры не клюют. Слава теперь у него. И квартира есть — так это у них в Барселоне называется, — и бог знает что еще. Пачо в глотку ему ту передовицу засунул. Он спросил: «Что же ты сюда не приедешь и здесь революцию не замутишь, а? Давай, не теряйся». Он даже сказал мне: «Поезжай в Мехико, камеру свою возьми и поснимай, какой там у него дом. Черт побери! Какой он вообще? Ты видел его, дом этот?» Кончилось тем, что к Пачо пришел Фуэнмайор со словами: «Знаешь что, Пачо, кончай-ка ты этот сыр-бор». А Пачо ему как следует врезал. Написал: «Он со всеми диктаторами переписывается… Лебезит, соглашается с тем, как все мило да прекрасно… А они его в гостевых президентских апартаментах селят».
ЭММАНУЭЛЬ КАРБАЛЬО. Его дружба с Фиделем Кастро очень меня тревожила, очень-очень.
УИЛЬЯМ СТАЙРОН. Думаю, Фидель восхищается Габо как выдающимся писателем. И здесь нет ничего странного. Это взаимное притяжение и уважение. И зиждется оно не только на преклонении перед величайшим гением Гарсиа Маркеса, но и на том, что Фидель, наделенный особым очарованием и живостью ума, понимает, с каким почетом Габо относится к его революционным принципам. В каком-то смысле Фидель является воплощением «Осени патриарха». Их взаимоотношения обоих вдохновляют и строятся на разделяемых обоими принципах, и благодаря этому между ними сложилась такая дружба, которая не нуждается ни в каких объяснениях.
ЭДУАРДО МАРСЕЛЕС ДАКОНТЕ. Конечно, Аракатака изменилась. Гарсиа Маркес, так сказать, поместил ее на карте, сделал видимой. И жизнь в городе поменялась, потому что туда потянулись туристы. Понадобилось построить новую гостиницу. Понадобилось открыть больше ресторанов. Городская экономика оживилась, пошла в гору. Так или иначе, но приезжие тратили в городе деньги, обедали, останавливались в отелях. И благодаря всему этому дом, где он родился, объявили музеем. Заднюю его часть перестроили. С фасада он выглядит как все эти реконструированные дома, потому что первоначально существовавший дом (надо полагать, он был построен из тростника вперемешку с глиной) развалился. Так они другой на том месте возвели, спереди сделали из материалов посолиднее. А на задах кухню и многое из обстановки сохранили в том же виде, как было при его рождении. Я все время навещаю Аракатаку. Тетки мои еще живут там, кузены, родня двоюродная-троюродная. Кузенов у меня — пруд пруди, встретят на улице и кричат: «Привет, кузен!» — а я в ответ: «Привет, кузен!» — хотя знать не знаю, который это из кузенов, потому что они кузены кузенов. Ох и много же их, столько же, сколько у Буэндиа.
