Ключевая роль, которую сообщества людей искусства сыграли в оживлении многих районов, очевидна для всех горожан. Там, где живут и работают люди искусства, открываются новые рестораны, магазины и другие предприятия малого бизнеса, приносящие заметную пользу всем жителям этих районов. Кроме прочего, не стоит забывать, особенно когда уровень безработицы достигает ужасающих показателей, что культура Нью-Йорка – это индустрия, оборот которой составляет шесть миллиардов долларов(Tolerance as an Art Form [ «Терпимость как форма искусства»] 1993, 3; выделено в оригинале).
Примерно в то же время Мартин Сегал – бизнесмен и почетный председатель Линкольн-центра – выступил против предлагаемых Городским советом Нью-Йорка сокращений в финансировании культуры, заявив, что культура и искусства в Нью-Йорке – это «мегаиндустрия», ежегодный оборот который, «по самым скромным подсчетам», составляет 8 миллиардов долларов. «Предприятия, связанные с искусством и туризмом, – это одни из самых крупных налогоплательщиков, чьи прямые налоговые выплаты в городской, федеральный бюджеты, а также бюджет штата составляют 2,5 миллиарда долларов» (письмо в редакцию, New York Times, March 12, 1993).
Спустя год, когда по городу стали распространяться слухи, что недавно избранный мэр-республиканец Рудольф Джулиани собирается урезать финансирование небольших некоммерческих учреждений культуры, за что его резко критиковали многие должностные лица, он отозвался так: «Одна из важнейших задач великого города – это поддерживать и сохранять искусства и как часть своего духового своеобразия, и как прибыльную индустрию… жизненно важную для обновления нашей экономики» (New York Times, January 25, 1994). Наряду с растущей численностью производителей культуры, так или иначе задействованных и в сфере обслуживания, и в некоммерческих организациях, всеобщее признание значимости искусств в жизни и экономике Нью-Йорка предполагает, что мы наконец пришли к «художественному способу производства» (Zukin 1989 [1982]).
Однако степень приверженности культуре бывает разная. Чиновникам и девелоперам куда приятнее обсуждать образ города как культурной столицы, нежели выполнять просьбы о поддержке, поступающие от художников, музыкантов, владельцев театров и музейных работников. Сложившееся представление о безусловной ценности искусств нередко рушится, сталкиваясь с конфликтами вокруг использования земли, рабочей силы и финансов. В особенности когда потребность в дешевом жилье для художников не согласуется с экономическими требованиями скорейшей джентрификации, потребность театров в сценических и репетиционных пространствах – с программой строительства офисных помещений в деловом и торговом районе Манхэттена, потребность в сохранении гарантированного количества рабочих мест в оркестровой яме – с необходимостью урезать затраты на оплату труда в концертных залах и бродвейских мюзиклах. Когда ситуация обостряется, культура всегда используется в качестве промежуточной стратегии развития, весьма полезной в периоды неустойчивости и рискованных девелоперских проектов. Людям искусства всегда рады как связующему звену на пути к джентрификации, но, когда стоимость недвижимости повышается, их уже не воспринимают как постоянных жильцов, достойных защиты. Культурные зоны и художественные инсталляции приветствуются там, где провалились планы возвести небоскреб или же девелоперская компания только начинает разрабатывать проект и спонсирует художников. В целом выгоду от синергии искусства, финансового и политического секторов высокое искусство и туристическая индустрия получают исключительно нерегулярно, в виде редких прибылей независимых производителей культуры.
Тем не менее культурные стратегии развития нужны государственным чиновникам. Резкое снижение рабочих мест на производстве и выдвижение на первый план сферы бизнес-услуг требуют новой, более абстрактной репрезентации экономического роста. В Нью-Йорке, как и в Чикаго, Сан-Франциско и других больших городах, некоммерческий сектор, в том числе учреждения культуры, играет серьезную роль в экономике услуг и предоставляет больше рабочих мест, чем производство. Считается, что количество и разнообразие культурных достопримечательностей и вариантов времяпрепровождения составляют важное преимущество городов. Очарование культурной столицы, по идее, должно компенсировать минусы, связанные с жизнью и работой в Нью-Йорке. Более того, еще с начала 1980-х годов исследователи, связанные с государственными учреждениями, утверждают, что культурная деятельность, включая производство телевизионных программ, бродвейские спектакли, музейные экспозиции и аукционы, оказывает серьезное стимулирующее воздействие на городскую экономику (Port Authority 1983, 1993; а также Arts and New York 1978).
Если основной сферой деятельности в городе и является искусство, то едва ли это можно воспринимать как новшество. Нью-Йорк является центром «информации» Соединенных Штатов практически со времени их основания (Pred 1973). Расположенный в центре многочисленных транспортных систем, а также на важнейшем торговом пути, соединяющем США и Европу, к концу XIX века Нью-Йорк становится ведущим центром распространения культурных веяний и тенденций. Здесь продукты культуры появлялись и подвергались перекрестному опылению «высшим обществом», дельцами и непрерывным потоком эмигрантов. Бесконечная череда нуворишей, которые тянулись к представителям старых денег, предоставляла возможности для производства новых культурных символов.
Постоянно растущая концентрация производителей культуры в Нью-Йорке, а также экономические выгоды, которые каждая сфера культуры получала от импорта созданных здесь продуктов – будь то региональные журналы, театральные постановки или новая мода, – в течение века обеспечивали этому городу лидирующее место в культурной индустрии. Говоря на языке экономистов, из сосредоточения производителей культуры, посредников и поставщиков получилась экономическая агломерация. Специализированные социальные анклавы художников, писателей, музыкантов и артистов росли в Нью-Йорке как грибы после дождя, в особенности в центральных районах Манхэттена (Wallock 1988b). Особенно заметным этот процесс стал в 1940—1960-х годах, когда политики холодной войны, боровшиеся с советским коммунизмом методом «культурной свободы», привлекли общественное внимание к нью-йоркской школе абстрактной живописи, сделав город культурной столицей страны, а по мнению многих – и всего мира (Guilbaut 1983).
Что изменилось с 1970-х годов, так это наше понимание культуры и ее отношений с городом. Раньше мужчины и женщины воспринимали «культуру» как удобство, украшение общественной жизни, эдакий глянец. Искусство было символом коллективной самоидентификации, оно напоминало городам и их элитам, что нужно быть еще более благородными, передовыми и в конечном счете более производительными, чем другие (см.: Horowitz 1976). Памятники культуры – общественные пространства, скульптуры, здания – должны были воодушевлять на новые свершения, они в свою очередь были сформированы материальной цивилизацией, которая их замыслила и создала. Культура была свершившимся фактом. Однако сегодняшняя культура – светская, обобщенная, визуальная культура – сущность более гибкая и неоднозначная. Она отвечает на запросы различных групп влияния, которые вступают в конкуренцию как за определение символов, так и за пространства, куда эти символы можно поместить. Культура в таком виде – это агент перемен. Это в меньшей степени отражение и в большей – инструмент материальной цивилизации, когда образы используются не только как годные для продажи товары, но и как основание для роста туристического бизнеса и рынка недвижимости, а также для коллективной самоидентификации. Неоднозначность материальной культуры дает почву для разночтений. Культура – это и предмет общего пользования, и общественное благо, и основа, пусть и нетвердая, экономического роста, и средство формирования городского ландшафта.
