Илл. 12. Вторжение высокого искусства в общественное пространство. Музей Метрополитен периодически расширяется за счет строительства на территории Центрального парка. Часть здания, первоначально принадлежавшего музею (слева), окруженное массивными пристройками более поздних периодов. Фото Richard Rosen
В этом плане существенную роль играет символическая экономика: производство символов (больше искусства) требует производства пространства (больше пространства). Чем больше пространства отдается под искусство, тем шире становится аудитория учреждений культуры. Однако с расширением аудитории на символическую экономику были возложены новые требования и задачи. С одной стороны, определенные социальные группы требовали, чтобы учреждения культуры соответствовали их желанию быть представленными в канонических формах изобразительного искусства, музыки и театра. Эти группы объединили «этнические» требования представительства их культурного своеобразия с «эстетической» программой профессиональных арт-администраторов и поддерживающих их старых элит. Это, с одной стороны, привело к демократизации учреждений культуры, с другой – потребовало переосмысления ими своей миссии. Кроме того, расширение аудитории учреждений культуры побудило их искать пути к расширению пространства для своей деятельности. Художественные музеи жалуются, что им не хватает помещений, чтобы выставлять коллекции из запасников и расширять сувенирные магазины, чтобы финансировать свою деятельность. Расширяясь физически, музеи и другие учреждения культуры занимают пространства, которые, возможно, имели другое назначение в рамках символической экономики; в особенности это касается строительства высокодоходных объектов. Музеи, особенно в Нью-Йорке, более не являются приложением к комплексным проектам строительства: они уже проекты сами по себе. Это лишь усиливает конкуренцию за землю поблизости от таких музеев, расположенных, как правило, в центральных районах города.
Илл 13. Культурный капитал дополняется рыночным: сувенирный магазин музея Метрополитен на Принс-стрит в Сохо, один из 16 торговых точек музея Метрополитен, разбросанных по всей территории США. Фото Richard Rosen
Всестороннее исследование использования высокой культуры для репрезентации центральных пространств могло бы начаться с музея Метрополитен и Линкольн-центра. Эти учреждения послужили примером для сегодняшних частно-государственных партнерств, наглядно продемонстрировав, как городские элиты воспользовались своим влиянием в правительстве для приобретения территории, находившейся в государственной собственности (см.: Rosenzweig and Blackmar 1992; Caro 1974). Оба этих учреждения распоряжаются общественным пространством, предназначенным для общественного же пользования, которое, тем не менее, остается в частном управлении. Оба инициировали крупные строительные проекты, которые одновременно повышали престиж политической, деловой и социальной элит и обеспечивали покровительство друзьям политиков (среди которых в XX веке появились и профсоюзы) в виде подрядов на строительные работы. Оба заведения претендовали на территорию, которая становилась эпицентром городского развития. Их способность распространять культурную ауру на прилегающую территорию служила нескольким целям. Прежде всего благодаря серьезной поддержке со стороны элит, проект музея оставил позади всех претендентов на эту землю. Он позволил спонсорам и сторонникам проекта произносить высокие фразы о национальном и даже международном престиже и чести города. С точки зрения банальной экономики культурные проекты получили солидные участки городской земли и привязали к себе проекты элитного строительства.
Повышение цен предполагало изменения в использовании земли, увеличение этажности, более плотную застройку: это уже было жилье не для пролетариата, но для верхушки среднего класса, многоквартирные дома для богатых; в районах Верхний Ист- и Вест-Сайд появилась новая физическая и социальная топография. Если музей Метрополитен построили на месте самовольного поселения в недавно открытом Центральном парке, Линкольн-центр вырос на месте жилого района, который обрекли на снос из-за запустения. В начале 1950-х годов городские планировщики впервые стали использовать потенциал очарования культуры в качестве оправдания городского обновления. Линкольн-центром мы обязаны Роберту Мозесу, этому нью-йоркскому барону Осману середины XX века, и Фонду Рокфеллера. Если строительство Линкольн-центра повысило международный престиж Нью-Йорка, то на местном уровне оно подтвердило культурную гегемонию послевоенной элиты.
С тех пор, то есть с 1950-х годов, крупных культурных центров в Нью-Йорке не строили. Однако сам процесс использования культуры для репрезентации центральных пространств претерпел пошаговые изменения: принятие законов об охране исторических районов, расширение музеев, спланированная реконструкция Таймс-сквер. Все три проекта являются продуктом интеллектуальной и политической ситуации, сложившейся в 1960—1990-х годах. История берет начало в мобилизации элит перед лицом сложных задач по реализации крупномасштабных современных проектов реконструкции с привлечением искусства и культуры в финансируемых государством программах экономического и социального переустройства. На разных этапах различные значения понятия «культура» даже в рамках зарождающейся общей понятийной системы настраивали одну группу против другой, их вместе против учреждений, одну часть символической экономики – против другой ее части. Достопримечательности, музеи и Таймс-сквер наглядно демонстрируют некоторые из тех противоречий, которые возникают при совмещении высокой культуры, дикого капитализма и общественного участия. Все три примера, каждый в своем роде, – незавершенные истории символической экономики.
Достопримечательности
Возможность выбирать исторические достопримечательности и защищать их от новой застройки обозначила коренную перемену в ви́дении города и его центральных пространств. В начале 1960-х годов возникло движение за сохранение исторических памятников, которое, будучи весьма элитарным, отстаивало «мир, который мы потеряли». Под началом архитекторов и критиков, занимавшихся городским планированием, участники движения сосредоточились на достопримечательностях как ключевых зданиях материальной культуры города и символах духовности, которую уничтожила модернистская архитектура. Многие из защищаемых ими построек были общественными зданиями, которые построены знаменитыми архитекторами и использовались как бизнесом, так и правительственными учреждениями. Со временем представление о том, что старые здания являются материальным выражением культуры городов, распространилось и на жилые кварталы с их менее значимыми архитектурными образцами. Распространением историко-охранного этоса оправдывается перемещение представителей среднего класса из одного района в другой и повышение цен на недвижимость в результате джентрификации. Этот процесс совпал со становлением новой концепции городского развития, ключевыми понятиями которой стали децентрализация и местное самоуправление. Таким образом, охрана исторических зданий стала и целью мобилизации масс на низовом уровне, и средством формирования местной идентичности.
