Примерно в то же время, когда я уехала из Филадельфии и с 11-й улицы, мать Уайдмена стала замечать приметы упадка Хоумвуда. Упадок состоял не столько в изменении расового состава, сколько в деформации когда-то устойчивого сообщества принадлежащих к рабочему классу чернокожих. В небольших магазинах на торговых улицах, вероятно, тоже создавалось впечатление затягивающейся петли, по выражению Уайдмена, однако сам он выбрал пример супермаркета, отделения крупной сети, в котором по идее должны были поддерживаться четкие стандарты чистоты и централизованного управления. «Некоторые симптомы были неявные и проявлялись постепенно. Так постепенно умирал супермаркет A&P. Сначала перестали мыть полы. Потом перестали заполнять полки. Среди покупателей становилось все меньше белых. Треснувшее стекло витрины так никто и не заменил. Когда они наконец закрылись, то объявление об этом повесили поверх расходящейся, заклеенной скотчем трещины» (Wideman 1984, 75).
В этом воспоминании также слышится сожаление о «мире, который мы потеряли». Вне зависимости от ассортимента торговой улицы и степени сегрегации этнической группы в других торговых точках, с 1960-х годов уровень торговых улиц и получаемого на них опыта стал постепенно снижаться. «Это был центр всего юго-востока города, – говорит Кертис Стронг – профессиональный боксер, чемпион штата Иллинойс и герой видео, снятого социологом Лоиком Ваканом, в котором они беседуют о 63-й улице в Чикаго. – В 1960-х это было самое оживленное место. Здесь было все, что хочешь… [Был] супермаркет A&P, «Бастер Браунс» [крупная сеть магазинов детской обуви], “Макдональдс”».
Эти воспоминания подводят нас к недавней истории. В 1960-х годах мы вошли в новый период – период постмодернистского города, или, иначе говоря, период упадка, переустройства и точечного восстановления современного города. Все это произошло на фоне долгосрочного развития пригородов и перемещения туда из старых городов капиталовложений, офисной занятости и наиболее развитых и современных предприятий. Однако основным вопросом в общественной дискуссии о городах Америки в тот период стала связь между расой и экономическим упадком и приравнивание «проблемы городов» к «негритянскому вопросу» (Beauregard 1993, ch. 7). И это изменение дискурса выразилось не только в перемещении населения и рынках жилья, но и в трансформации целых районов и местных торговых улиц. После массовых беспорядков середины-конца 1960-х годов белые владельцы магазинов и покупатели покинули районы, которые поколение, а то и два иммигрантов и их детей называли своими. Опасались ли они поджогов, расправы, или краж, или потери социального статуса, или просто физического контакта – так или иначе, люди уехали. Этнический состав многих торговых улиц поменялся достаточно резко. «Гетто» распространилось на мой район на севере Филадельфии, и 11-я улица – как когда-то улица Маршала, куда мои родители ходили за покупками еще детьми, – осталась лишь в детских воспоминаниях.
Торговые центры в гетто
Кошмар, омрачавший городское обновление в 1940-х и 1950-х годах, стал реальностью в 1960-х и 1970-х: центральные районы многих городов превратились в гетто. И дело не только в увеличении количества чернокожих покупателей. Теперь у них были равные с белыми права посещать принадлежащие белым магазины, театры и рестораны, куда раньше вход им был запрещен. Однако перемены в центральных районах этим не ограничились. Закрылись магазины, когда-то бывшие ориентирами, столпами буржуазного общества и маяками социальных устремлений. Многие переехали в пригородные торговые центры, некоторые просто ушли из бизнеса, и от них остались лишь литые фасады да пустые витрины. Так районы, где жили чернокожие, превращались в гетто. Район населяли черные с низким уровнем доходов, владельцы магазинов предлагали более дешевые товары, меньше заботились о поддержании порядка и привлекательности витрин, а затем уезжали за своими белыми клиентами в пригороды. Ассортимент, широта которого отличала нормальный район от гетто в 1960-х и 1970-х годах, еще больше сузился; добровольное принятие этнического характера стало неизбежным для многих городских районов с черным населением.
Города утратили былой облик. Центральные районы, которые так завораживали детей моего поколения, на самом деле переживали затяжной упадок деловой активности и инвестиций, который начался еще в 1920-х годах (Teaford 1990). После Второй мировой войны еще более обострилось противоречие, заключавшееся в том, что на обширных пространствах в самом центре города становилось все меньше коммерческих предприятий. В 1980-х годах поголовное увлечение корпоративными слияниями и приобретением компаний с привлечением заемных средств привело к тому, что универмаги вынуждены были продавать здания, где они располагались. Подобно многим производственным предприятиям, лишившись профильного бизнеса – продажи товаров, универмаги сливались с другими сетями и полностью перемещали деятельность в пригородные районы или становились холдингами, которые управляли объектами имущества. В период между 1970 и 1990 годами многие объявили о банкротстве и попытались провести реорганизацию, другие просто исчезли. Часто место универмагов занимали лавки дешевых товаров: бижутерии, спортивной обуви, электроники: центр снова стал базаром. Тем временем менялись и пригородные моллы. Высокая концентрация торговых точек и посетителей указывала на возможность расширить использование зданий и размещать там почтовые отделения, гостиницы, офисы, школы и общественные организации. О пригородных молах стало привычным говорить как о «новых городских центрах».
В 1980-х годах специалисты по маркетингу и социальным наукам сошлись в том, что покупательская культура – наиболее очевидный продукт нашего времени. Однако к тому времени единообразие и изобилие массового производства и потребления, представленного одновременно горизонтальным и вертикальным делением торговых улиц города, были не более чем образом недавнего прошлого. Покупательскую культуру постигло расслоение, невиданное на протяжении по крайней мере последних ста лет. Средний класс, который перестал пропорционально увеличиваться, уже не в состоянии поддерживать средний уровень товаров и магазинов, которые когда-то превратили город фактически в ландшафт потребления.
Как проницательно заметила Барбара Эренрейх (Ehrenreich 1989, 228), поляризация доходов разделила покупателей на тех, кто ходит в эксклюзивные, престижные, дорогие магазины, и тех, кто ловит скидки в многочисленных дешевых аутлетах. «Возрожденные» торговые районы в центре с их тематическими торговыми центрами, моллами и атриумами стали конкурировать непосредственно с пригородными моллами за корпоративных управленцев и профессионалов с высокими доходами. В результате выкупа компаний с привлечением заемных средств, предпринятого новыми корпоративными владельцами универмагов, заметно увеличились долги, а старые управляющие универмагами оказались не у дел. Широчайший ассортимент товаров в каждом магазине, столь привычный для длительного послевоенного экономического подъема, уменьшился, поскольку магазинам приходилось платить проценты по займам; а целую армию продавцов, ставшую в первой половине XX века приметой расширения класса «белых воротничков», сменила система самообслуживания.
