В иерархии общественных пространств Брайант-парк занимает наивысшую ступень благодаря центральному расположению и доступу к частным фондам. Несмотря на все вышеперечисленное, в этом общественном пространстве отразились несколько основных проблем, связанных с установлением отношений между культурными стратегиями, общественными пространствами и социальной дискриминацией. Я прохожу по парку почти каждый день. Это весьма жизнерадостное и популярное место находится в частно-государственном управлении. Никому и в голову не придет использовать его под палаточный городок для бездомных, а в ведении городского правительства слишком много парков, чтобы уделять этому особое внимание. То, что этот парк содержится в заметно лучшем состоянии, нежели другие, очевидно всем. Но может ли это стать почвой для критики? Нужно ли вернуть его обратно под управление городского правительства или лучше передать «людям»? Очень сложно критиковать усилия районных бизнес-инициатив, когда они столь ощутимо улучшают качество жизни на подконтрольных им общественных пространствах, даже если применяемые ими для этого средства – от проектирования до частных охранных фирм – имеют очевидный дискриминационный характер.
Контроль над общественным пространством – это в любом случае шаг к более существенному участию в управлении. Возможно, подспудно эта цель всегда присутствовала в самой концепции БИРРов. Очевидно, что возможность выпускать собственные облигации значительно расширяет материальную базу БИРРов для запуска новых проектов. Крупный БИРР, обладающий достаточными финансовыми ресурсами, сегодня может помогать в выполнении, а иногда и полностью брать на себя задачи частных владельцев недвижимости, девелоперов и государственных учреждений по повышению инвестиционной привлекательности отдельных районов города. Будет ли работать эта схема, говорить пока рано, но если она сработает, то еще более увеличит неравенство между богатыми и бедными коммерческими районами города. Без надлежащего надзора схема может расшириться до диккенсовских сценариев использования уголовных преступников и бездомных в качестве дешевой рабочей силы. Нью-йоркские «СоХо Партнершип» и «Юнион-cквер Парк Комьюнити Коалишн» уже используют бездомных на уличных и офисных работах.
Большую часть современности – с конца XIX по конец XX века – городам удавалось успешно поддерживать как этническую культуру, так и культуру высшего сословия. И хотя различия между ними значительно сократились благодаря массовым рынкам, стандартизации и культурной индустрии, интересно понять роль культурных стратегий в этом процессе – продолжают ли они сокращать эти различия или же, напротив, восстанавливают их. В программах местных сообществ по восстановлению исторического наследия движение за сохранение исторического облика сочетается с гордостью за свою этническую группу, что предполагает выигрышное сравнение с подобными усилиями в более обеспеченных и близких к элите районах. Таким образом они становятся средством преодоления материальных неудобств, приемлемым методом переписывания истории, культурной стратегией раскрепощения и усиления позиций. Но что значит провести мероприятие типа «День старожила» в районе дешевого муниципального жилья, где живут люди, обладающие невысокими доходами, значительная часть которых принадлежит к этническим меньшинствам; или устроить выставку, посвященную этническим группам, в районе с ощутимой расовой напряженностью? Когда люди с низкими доходами оказывают поддержку историческому проекту, они тем самым осваивают место, в котором живут, по сути даже не контролируя это пространство. Когда сохранением своего исторического наследия занимаются представители элиты, то они контролируют пространство и без какой-либо связи с местом. Таким образом, представители элиты могут без особого личного интереса защищать архитектуру или облик места, не думая о праве людей жить в этом месте. Этнические группы или люди с невысоким доходом в оспариваемом районе воспринимают культурные стратегии как способ утверждения своего права на жизнь в этом месте, что и приводит к эскалации конфликта.
Если СМИ и технологии повлияли на наше восприятие, то мы должны видеть наши районы и города так, как нас этому научили культурные стратегии. Проявившаяся в Диснеймире связь между визуальной целостностью и социальным заказом, безусловно, повлияла на формирование визуальных стратегий БИРРов. В коммерческом использовании исторических зданий отражается контекстуальная стратегия, суть которой в совмещении архаичного и современного, живого действия и его мгновенного воспроизведения, чтения и просмотра видео. Проектировщики многих общественных пространств, реконструированных для привлечения покупателей, вдохновлялись старыми фотографиями самых патрицианских пространств города и картинами, подобными «Воскресному дню на острове Гранд-Жатт» Сёра. Визуальные образы городов воспринимаются нами опосредованно через фильтр потребляемых культурных продуктов, наших воспоминаний и повседневного опыта. Зависимость от этих культурных фильтров означает, что визуальное своеобразие городов постоянно сглаживается и уравнивается, причем именно теми группами населения, которые стремятся к сохранению «различий». При этом сложные реалии отдельных районов не так просто запечатлеть в визуальных образах. И все же визуальные стратегии упрощают, преувеличивают, а иногда и создают образы страха. С точки зрения идеологии важно, какие именно стратегии используются для визуализации различных мест и в каких ситуациях. Социальные последствия таких визуальных стратегий требуют серьезного осмысления.
Что сказать о тех, кто пишет о городах? Авторы находятся в непрерывном поиске правильного тона, «подлинного» голоса, которым можно было бы рассказать историю городской современности. Предполагается, что, учитывая влияние феминистской и «постколониальной» критики, автору следует рассматривать предмет с нескольких «субъективных» позиций, а может быть, даже рассказать несколько разных историй, поскольку один голос не может быть в достаточной степени достоверным или объективным, чтобы передать нечто большее, чем сугубо индивидуальное впечатление (например, Gregory 1994). Возможно, поэтому многие урбанисты были поражены, когда в финале своей книги о современности Маршал Берман (Berman 1982) рассказал о разрушении его родного Бронкса от своего лица, предложив объективно оценить урон, который несут с собой проекты городского строительства, через субъективную историю собственных утрат. И все же, за исключением Майка Дэвиса (Davis 1990), авторы редко проводят достаточное количество полевых исследований, чтобы представить множество взглядов на город – из гетто и с небоскреба, с окраин и из центра. Авторов, которые отказались бы от назидательности, и того меньше, впрочем, это личное право каждого, кто рассказывает историю.
В моем случае я заставила город рассказывать мои истории. Меня прежде всего интересует сформированный вокруг центра город с его историческими притязаниями на роль культурного центра. На этот раз мне пришлось перевернуть устойчивые представления о культуре и внимательно рассмотреть их со всех сторон в поисках повседневных согласований относительно пространств и мест, которые во многом определяют богатую ткань города со всеми вплетенными в нее смыслами. В последние годы процесс согласования во многом определялся эстетизацией, проявившейся в ощущении того, что оживленная культурная жизнь – это самое главное в городе, и подспудным страхом, что сам город находится на грани выживания. Любому горожанину, как и мне, приходится как-то разбираться с этой вилкой восприятий, и я постаралась показать ощущение напряженности и хрупкости в репрезентациях идентичности непосредственно самого города.
