К доктору сразу попасть тоже не удалось. На ресепшене дежурная медсестра долго проверяла документы малышки. Долго рассматривала мои документы из отдела опеки, убеждалась, что ребенка я нигде не украл, и что она действительно моя племянница. Только после этого нас определили в приемный покой ожидать врача.
– Почему вы не оформили на себя Хлою полностью официально? – неожиданно спросила Элеонора. – Из-за матери?
Отвечать не хотелось, но я произнес:
– Надеялся, что она вернется за ней. Теперь же обязательно займусь бумагами в ближайшее время.
Доктор пришел спустя десять минут. Он долго осматривал малышку, прослушивал легкие и сердечко, а после выписал бесконечный список лекарств и заверил, если придерживаться курса лечения, то все пройдет.
– Господи, разве можно ребенку все это? – шокировано читая список, спросила Элеонора. – здесь же не меньше десяти наименований.
Она держала выписку одной рукой, а на второй лежала спящая Хлоя. Малышка отказалась идти ко мне, и, плача, перекочевала от доктора к няне. Хоть это было и глупо, но к чувству вины примешалась еще и ревность, которую я постарался подавить на корню.
Закупившись всеми необходимыми лекарствами, мы возвращались домой. Элеонора тщательно перечитывала все инструкции и рекомендации врача, а я наблюдал за ней, иногда бросая взгляд в зеркало заднего вида. Первые порции микстур няня выдала Хлое прямо перед отъездом, после чего тщательно укутала ту в прихваченное из дома покрывало. Со мной Элеонора не разговаривала без необходимости, лишь пару раз обратилась с просьбами, и все они касались комфорта ребенка.
– Как Хлоя? – не выдержав гнетущей тишины, в какой-то момент спросил я.
– Спит, – ответила няня шепотом. – Лоб все еще горячий, но дыхание уже не такое тяжелое...
– Хорошо, – заключил я, снова бросая взгляд в зеркало.
Элли тоже смотрела на меня. Холодно и с явной неприязнью. Но высказывать обвинения в мой адрес не спешила.
– Док сказал, через пару дней температура должна уйти окончательно, – сказал, словно бы оправдываясь и чувствуя себя полным идиотом.
– Будем надеяться, что так и будет.
Элли отвернулась, села полубоком – лицом к малышке, и уставилась в окно. Всем своим видом она демонстрировала отказ от дальнейшего диалога. А я был поражен. Вчера отчитывал ее за грубость, а сегодня мне искренне хотелось услышать в свой адрес нечто вроде: “Мистер Хоуп, вы ведь понимаете, на ком лежит вина за болезнь девочки?”, но она молчала. И от этого было тяжелее в разы.
Подъехав к дому, я припарковал пикап и вышел, чтобы помочь Элеоноре с Хлоей. Под ногами тут же появился Пуся. Пес крутился вокруг, беспокойно переступал с лапы на лапу и едва слышно скулил, прижимая длинные уши к голове.
Элеонора обмолвилась, что именно он разбудил ее утром, понимая, что Хлое плохо. К чувству вины прибавилась досада: даже пес оказался умнее меня.
– Возьмите ее, – попросила няня, протягивая мне укутанную племянницу. – Осторожно, она сильно вспотела, не разворачивайте. Я сейчас сложу лекарства и иду за вами.
Взяв Хло, я отправился в дом в сопровождении пса. Элли настигла нас уже внутри, она же приоткрыла дверь спальни и пробежала вперед к шкафу, чтобы приготовить малышке вещи на смену.
– Положите Хло в кроватку, я переодену ее прямо там. Идите, мистер Хоуп, занимайтесь работой. – Она не поднимала на меня взгляд, только мельтешила по комнате, расставляя склянки-лекарства, доставая пеленки и бурча себе под нос все, что нужно не забыть сделать.
Я тихо вышел, так и не признавшись, что искренне сожалею о своих словах, сказанных вчерашним утром.
Перехватив немного еды на кухне, отправился в поле, чтобы узнать плохие новости. Вирус подкосил еще и Рамиреса. Искать новых работников у нас не было времени, да и бесполезно в сезон сбора урожая. Все толковые уже разобраны, а бездари и лентяи нам не помогут. В этот день пришлось выложиться на полную, позабыв обо всем на свете. Лишь к ночи я добрался до дома. Тело шло на автомате, а мозг был практически в отключке, и только одна мысль не давала спокойно упасть на любую горизонтальную поверхность – Хлоя.
Я не стучал в дверь, вошел осторожно и тут же облокотился на стену. Племянница мирно спала в своей кроватке, а рядом, на диване, лежала Элли. Сложив ладошки под щекой, она явно дремала. Но, стоило мне появиться, распахнула глаза и привстала, беспокойно глядя на малышку.
– Это я вас разбудил, – шепнул, взмахивая рукой. – Не хотел.
– Ничего страшного, – она присела, растирая лицо ладонями, а после обняла себя за плечи: – Диего сказал, что кто-то еще заболел.
– Да, вирус оказался сильнее моих ребят. И Хлою не пожалел… – Я посмотрел на кроватку, засунул гордость подальше и добавил: – Мне жаль, что так произошло. Не думал, что она пострадает. Вы были правы.
Последняя фраза далась с трудом, но после пришло облегчение.
Элеонора устало улыбнулась.
– Я и сама хороша. Пожалуй, мои слова тоже были слишком резкими.
В повисшей следом тишине, мы встретились взглядами, и я вдруг вспомнил, что совсем недавно Джек Дэниелз позволял обращаться к Элли на “ты”.
– Как Хлоя? – спросил, пытаясь скрыть невнятную неловкость, появившуюся где-то внутри.
– Ей лучше, хотя температура еще держится, – няня поднялась и подошла к малышке. Осторожно коснувшись ее виска, Элеонора покачала головой. – Высокая. Буду спать здесь, пока она не придет в себя окончательно.
– И я пойду. Если что-то понадобится, вы знаете, где меня найти.
Она хмыкнула, наверняка вспоминая, как барабанила в мою дверь, и что услышала после.
– Всего хорошего, мистер Хоуп.
– Энтони, – внезапно выдал я, и сам не до конца понимая, зачем это делаю. – Зовите меня по имени, мисс Ридли. У нас, как вы успели заметить, очень маленький коллектив, в котором все друг к другу обращаются просто.
– Как только вы скажете, что испытательный срок пройден, я с удовольствием стану называть вас Энтони, – спокойно ответила Элеонора. – И сама попрошу обращаться ко мне по имени, так действительно будет удобней. Если вы решите, что мне можно остаться.
Я нахмурился, размышляя над ее словами. От усталости мысли путались, но кое-что я помнил хорошо. То, от чего по-прежнему сомневался в ее квалификации
– Вы приехали в мой дом в ужасающем виде. Увидев ребенка, испугались ответственности. И свою собаку называли девочкой, пока Диего не сказал, что Пуся – кобель.
Она молча передернула плечами.
– А еще, помню, вы говорили что-то о собственном багаже. Тогда я не выслушал, но теперь готов к откровениям в стиле: “Мой багаж перепутали”.
Она уставилась на меня своими огромными голубыми глазами, усмехнулась и тихо проговорила:
