— Для начала я не потерплю такой борзоты. — Его голос зазвучал предостерегающе, как потрескивание линии электропередач.
— И в чем же мое неуважение?
— Лоночка, не разговаривай со мной так. Никогда. — Вадим повернул ее к себе, взяв пальцами за подбородок. — Я ведь не делал тебе одолжений, правда? Вот и мне они не нужны.
Ила смотрела глаза в глаза и чувствовала, как холод проникает в душу. Медленно, неотвратимо, удушающе. По капле отвоевывая пространство и замораживая тепло. Что это? Ответ возник буквально сразу — разочарование… обида… огорчение…
Видимо он почувствовал, или в глазах прочитал, потому как со стоном полным то ли злости то ли горечи, потянулся к ней и поцеловал.
— Малая, не тяни меня так за нервы. Я не зло мирового масштаба. Просто чувствуй границы. Ты же не ребенок, а словно специально напрашиваешься.
Илона зажмурилась. Сил смотреть на него не осталось. Впервые в жизни ей захотелось уйти, испариться, оказаться далеко-далеко. В груди что-то давило и плющило — ни вдохнуть, ни выдохнуть.
— Нет, нет, не надо. — Его губы вновь припали к ней; требовательно, но ласково. — Открой глаза. Посмотри. Ну же! — в голосе Вадима чувствовался надрыв, а Лоне стало страшно. За ним стояло не отчаяние, а агрессия.
Разумовский еле сдерживался. Ему до ломоты в суставах хотелось сломать, раскрошить, уничтожить Илку. За то, что вдруг стала слишком важной для него, за то, что заимела власть над ним, за то, что оказалась такой несгибаемой! За упрямый подбородок и голубые, почти прозрачные глаза, которые теперь руководили стуком его сердца!
Вспомнились слова Марка о Саше: «Я хочу ее убить», сказанные в порыве бешенства, когда точно так же — не владел до остатка, не чувствовал принадлежности, не мог подчинить на моральном уровне, чтобы видела и слышала только его и никого больше!
Дикое месиво из животного инстинкта самца и необузданной страсти требовало выхода, иначе мозги окончательно расплавились бы от градуса напряжения охватившего все тело сразу. Это был второй раз, когда в глазах Малой он увидел разлом. Боль в чистом виде. Только теперь она ударной волной отразилась в груди и молотом застучала, эхом отдавая в ушах.
Невозможное сочетание — такая непреклонная и хрупкая одновременно. Чуть поднажал — и стала крошиться как сахарное печенье. Но при этом колко и метко отвечала на неугодные правила, диктуемые им.
Тонко чувствовать оппонента — одно из важнейших качеств для ведения успешного бизнеса. И не только. Вадим обладал этим навыком отменно.
— Ты же знаешь причину моего развода? — спросил негромко.
— Знаю… — прошептала в ответ.
— Так вот с тех самых пор с доверием у меня сложно. — Он перевалился с бока на спину, не нависая больше над ней.
— Но я же — не она. — Лона открыла глаза.
— Понимаю, но дело не только в этом. За непотребное поведение буду вводить санкции. — Разумовский повернулся и внимательно посмотрел на ошарашенную девушку. — Лон, я ведь не прошу чего-то заоблачного. Просто не фыркай в мою сторону. Если что-то не так — говори сразу, не копти в себе.
— Хорошо. — Ответила она вдруг. — Тебе не кажется, что выдвигать условия едва озвучив предложение уехать с тобой в Вильнюс, мягко говоря… даже слова не подберу..!
— Это не условия, а правила, по которым мы будем жить. И в них нет ничего сверхъестественного. Соблюдать элементарное уважение и хранить верность — так сложно?
— Да с чего ты взял, что я буду по мужикам бегать? Ты после жены теперь обо всех женщинах такого мнения?
— Малая, тебе напомнить, что ты заявила мне буквально полчаса назад?
Глава 12
Лонка заметно смутилась. Он, конечно же, сманипулировал немного, но цели своей достиг. Даже больше. Вадик замер на секунду. Ощущение от ее растерянного состояния было таким, как будто в прошлое их вернули. Маленькая, трогательная девочка, без защитных колючек, невинная…
Разумовский, недолго думая, опять перевернулся, придавливая ее слегка. Неожиданно захотелось как раньше — ласково, без лишней жесткости покачаться на волнах собственной чувственности, и заглянуть ей глаза, когда кончать станет…
Илона, судя по всему, вначале не поняла, что поцелуи будут с продолжением банкета, а когда осознала, попыталась было взбрыкнуть, но слово «хватит» так и не смогла произнести. Не дал. Он и сам себе поражался, но разбираться, почему так происходит, не собирался. Зачем? Раз идет масть — надо брать. Тем спокойнее ему потом будет в Литве. А Малой после такого затяжного марафона уж точно слева ничего не захочется.
Как же сладко вышло! По грани, по краю, остро, долго, глубоко — так крышесносно, что сам в итоге стонал ей в унисон, не сдерживаясь. А в конце реально отключился на несколько секунд. Нырнул вдруг туда, где времени не было… вообще ничего не было. Только темнота и чувство полета. Очнулся, собирая по крохам мир воедино. Слизал слезинку с ее щеки, и все еще чувствуя, как она дрожит под ним в послеоргазменных конвульсиях, прохрипел:
— Так что ты там сказать хотела? Хватит? — еще раз, напоследок подался вперед, прихватив губами ее зацелованный рот и поймав выдох — усмехнулся. — И не надейся. Отдыхать потом будешь. Аж до пятницы.
— Терминатор. — Констатировала, вызвав у него смешок.
Буквально через пять минут, не сговариваясь, отключились оба на несколько часов. Когда же проснулись, Лона предложила поехать к ней, честно признавшись, что не готова столкнуться сейчас с его матерью. И вообще попросила пока не говорить мамам ничего.
— Они будут изводить меня всю неделю. — Объяснила, хмурясь.
— Что за глупости? — удивился в ответ Вадим, но спорить не стал, еще не подозревая чем все обернется.
Теть Машу все же спросил в воскресенье, вечером, отпустит ли Лонку с ним в Вильнюс. Та рассмеялась в ответ:
— Отпущу, если не шутишь.
А он нифига не шутил, но улыбнулся в ответ. Ну да. В подобное и самому верилось с трудом.
Разумовский еще не раз потом вспоминал, как сглупил тогда. И когда по просьбе Малой промолчал, и когда опять стал продавливать ее, вместо того, чтобы заткнуться и выждать… Надо было сделать наоборот: мамам выложить правду, а Илку не трогать. Но кто ж знал?
Она вообще вела себя немного странно, а он, дурак, не обратил на это внимание. Подумал, что заездил слегонца, оттого и рассеянная такая.
Зацепились в общем-то из-за ерунды. Илона после душа на ночь нацепила пижаму, которую Вадим тут же с нее стянул и попросил (ну, да-да, в ультимативной форме!), не надевать больше никогда одежду перед сном. Лонка же, вместо того, чтобы молча послушаться, начала мычать что-то невнятное о том, что ей так некомфортно. Короче слово за слово и договорились до того, что вынужден был объяснить политику партии в целом.
— Малая, есть вещи, которые ты будешь просто делать, вне зависимости нравится тебе это или нет.
