— Все, что у меня есть! — а мне плевать уже было на холод, на его надменность, на все плевать!
— Ну, что ж, демонстрируй… А то я, признаться, успел подзабыть… — Нагло развалился в кресле, небрежной усмешкой показывая все, что думает обо мне. — Не поняла, что ли? Раздевайся. Ты же за этим пришла?
Губы противно дрогнули, пришлось их сильнее сжать. Пальцы, словно деревянные, отказывались вынимать пуговки из петель. Но я смогла. Расстегнула верхнюю, потом следующую. Все это время глядя ему в глаза: бесстыжие, темные, горячие. Он никак не выдавал своего интереса. Только карандаш сжимал в руке. С такой силой, что костяшки пальцев резко обозначились.
— Побольше экспрессии, дорогая! То, что ты сейчас демонстрируешь, я могу получить бесплатно, в любых количествах. Постарайся, что ли!
Разозлил. В душе перемешались боль, ярость, страх, отчаяние.
— Вот так тебя устроит? — Резко дернула за края, сдергивая блузку к чертям, швырнула ее в наглую рожу. — Так тебе нравится?!
Карандаш хрустнул и развалился пополам. Обломки улетели куда-то. Пара секунд — и Глеб держит меня за руки.
— Ты реально готова лечь под меня ради замужества?
— А на что бы ты пошел, чтобы у твоего ребенка был отец? — сердце колотилось от его близости, как ненормальное. Губы пересохли, колени подкашивались.
— Не имею понятия. У меня нет детей.
— Ошибаешься, Глеб! — отчаянным шепотом. — Ты так ошибаешься…
Часть 2. Глава 17
Его гнев утих мгновенно. Глеб разжал пальцы, больно стиснутые на моих запястьях. Даже погладил те места, за которые держался. Словно извинялся таким образом. Долго смотрел мне в глаза каким-то тяжелым взглядом. Старался сохранять спокойствие, но его выдавали раздувающиеся ноздри и желваки, которые ходили ходуном.
Он сделал несколько глубоких вдохов. Я, кажется, вообще позабыла, что такое дышать. Зачарованно наблюдала за Ольховским. Не так представляла я эту беседу. Совсем не так.
Глеб развернулся. Поднял блузку со стола, оглядел внимательно мое тело, покрытое мурашками. От холода они побежали или от его взгляда — один только бог знает. Кажется, я уже дрожала, обняла себя обеими руками, пытаясь согреться и закрыться от Ольховского. Но ощущение, будто я пытаюсь защититься, не понравилось. Через силу опустила руки, гордо выпрямила спину. Чего он там не видел, собственно? Все рассмотрел когда-то и общупал. А третья грудь у меня еще не отросла, к счастью.
— Оденься, Настя. — Бросил коротко, подавая мне одежду. Наблюдал, как я вдеваю дрожащие руки в рукава, не выдержал — помог, придержал. Сам же начал застегивать пуговицы, обжигая своими пальцами те места, где нечаянно касался моей кожи. Чертыхался при этом сквозь зубы, словно и сам обжигался.
Когда, наконец-то, мы вдвоем справились с этой чертовой блузкой, которая мало что скрывала теперь из-за потерянных пуговиц, он расправил ее на мне, пригладил какие-то складки и отошел в сторону.
Я могла лишь растерянно наблюдать за его действиями. Молчала и смотрела. Не выдержала, уселась обратно в кресло. Очень пригодилась вода, которую Глеб мне подал буквально десять минут назад.
— И ты дала моему сыну чужое отчество и фамилию, да? — Глеб задал этот вопрос как-то очень глухо. Даже не поворачиваясь в мою сторону.
— Не я дала, а Игорь.
— Какая разница, Настя? — он, все-таки, развернулся. Снова смотрел на меня прямо. — Какая, к черту, разница?!
— Большая. Ты ведь давать свою фамилию как-то не торопился…
— А ты меня просила об этом?
— А тебе не приходило в голову хотя бы поинтересоваться моим положением? Как спать без презервативов — там это мы первые, а как узнать о последствиях — так это не наше дело, да, Глеб?!
Он взялся за голову, с силой провел пальцами по волосам. Подошел и присел передо мной на корточки.
— Как мы до этого докатились, Настя? У нас же так хорошо все было…
— Лично я не катилась никуда, пока ты меня не оставил. Ушел и даже не подумал, что я могу быть беременной. Встань к зеркалу и задай себе этот вопрос: как ты до этого докатился?
— Согласен. Поступил, как полный м. дак. Но почему ты не сообщила, когда узнала о ребенке?
— Куда я должна была сообщать? Стучать по столбу лопатой и передавать сообщения азбукой Морзе? Так я не знаю эту азбуку. И лопаты у меня не имелось…
— Прости меня. — Глеб прижался лбом к моим коленям.
— За что конкретно, не сообщишь?
— За все косяки, которые я успел совершить. — Он поднял голову, смотрел снизу вверх воспаленными глазами. Мне так хотелось его погладить по волосам… Даже кончики пальцев защекотало воспоминание об этом ощущении… Но. Разве можно вот так взять, все простить и забыть? И, собственно, что дальше делать с прощением?
Кроме до сих пор не забытой любви и еще более живых обид, у меня было дело к Глебу. Он сегодня прощения просит, а завтра меня разорит. Так что расклеиваться еще очень рано.
— Слишком просто — вот так, оптом, прощение получать. Глядишь, за что-то еще и бонусом прилетит, незаслуженно… — Мне с огромным трудом давалась эта показная бравада и легкость. Но еще не хватало распустить слезы и сопли, а потом утирать их друг другу полчаса, как в любимых бабушкиных сериалах. Да, на глазах мокро, да, хочется растрогаться и расслабиться, наконец… Но нельзя. Пора моих хотелок закончилась, как только родился Макс. Все. Теперь я должна думать о его желаниях и своих возможностях.
Видимо, Глеб рассчитывал на другой ответ. Он со вздохом поднялся, оперся на край стола, теперь уже надо мной возвышаясь.
— Настя, на что ты рассчитывала, когда сюда шла?
— На то, что ты возьмешь меня замуж. Сказала же, практически сразу. — Он явно хотел подвести к какому-то моменту, совсем не приятному для меня. Ощетинилась. — Могу повторить дословно все свои аргументы.
Глеб глянул исподлобья, хмуро…
— А если бы отказал, что бы ты сделала?
Я пожала плечами.
— У меня в запасе есть твое обещание. Ты его до сих пор не выполнил.
— Это какое же?
— Ты говорил когда-то, что все будет так, как я хочу. Было такое?
— Было. Помню.
— Ну, вот и выполни его, пожалуйста, будь человеком слова. Сделай так, как я хочу!
Я, наверное, слишком обнаглела. Возможно, чересчур рисковала: Глеб ведь мог меня выставить из кабинета и велеть, чтобы забыла сюда дорогу навсегда.
Но, в конце концов, я ему только что подарила сына. Готового. И лишь напомнила о старом обещании. Кажется, имела какое-то право на понимание…
Часть 2. Глава 18
Ольховский снова буравил меня взглядом. Долго не отвечал, заставляя нервничать. А я старалась не волноваться: в конце концов, теперь он знает, что стал отцом. Причем даже не сегодня. И вряд ли сможет оставить без средств к существованию своего родного сына.
